Адольф Гитлер в мае 1940 года

Материал из Documentation.

1 мая Гитлер дал приказ на наступление на западном направлении 5 мая.^[1]

3 мая Гитлер выступил во Дворце спорта перед несколькими тысячами обер-фенрихов.^[2]

3 мая Гитлер передвинул дату наступления на западном направлении с 5 мая на 6 мая, сославшись на плохой прогноз погоды.^[3]

4 мая Гитлер перенёс наступление на западном направлении на 7 мая.^[4]

К 7 мая Гитлер стал из-за опасности утечки информации очень волноваться по поводу постоянного откладывания операции; на следующий день он заявил, что всё-таки «очень беспокоится» и больше ждать не может. Тем не менее он позволил Герингу ещё раз добиться отсрочки, по его словам — «вопреки собственной более здравой оценке, но ни днем больше». Это означало, что фактически Гитлер отдал наконец приказ выступать, не дожидаясь благоприятных погодных условий, из-за которых, собственно, и откладывалось наступление все эти месяцы.^[5]

7 мая — письмо Гитлера Муссолини. Гитлер сообщал, что будет регулярно информировать Муссолини о прогрессе в делах, с тем чтобы Муссолини мог в нужное время принимать решения.^[6]

9 мая Гитлер продиктовал обращение к солдатам Западного фронта, завершавшееся такими словами: «Начинающаяся сегодня битва решает судьбу германской нации на ближайшую тысячу лет. Исполните же свой долг! Немецкий народ благословляет вас на это!»^[7]

9 мая наступил тот день, когда Гитлер смог выехать в свою подготовленную ещё зимой Ставку на Западном фронте, которую до того не раз посещал.^[8]

Гитлер в сопровождении Кейтеля, Йодля и некоторых других представителей ОКВ прибыл в штаб-квартиру возле Мюнстера, название которой дал он сам — Фельзеннест, перед самым рассветом 10 мая.^[9]

10 мая Гитлер лично вставил в итоговую сводку ОКВ следующую фразу о военных действиях в Норвегии: «Ост-маркские горнострелковые войска, части люфтваффе, а также команды наших миноносцев в продолжавшихся два месяца боях прославили на вечные времена свою солдатскую доблесть».^[10]

10 мая Галеаццо Чиано писал в своём дневнике: «Для истории: вчера вечером я неудачно пообедал в немецком посольстве. Долгий и скучный après-dîner, с разговорами, настолько разнообразными, насколько это возможно с немцами. Ни слова о ситуации. На выходе — 0.25 утра — фон Макензен сказал, что „возможно, ему следовало побеспокоить меня ночью для сообщения, которое он ожидал из Берлина“, и попросил мой номер телефона. В 4 часа он позвонил мне и сказал, что в течение трех четвертей часа он зайдет ко мне, чтобы вместе отправиться к дуче, получив приказ переговорить с ним ровно в 5 часов. По телефону он ничего не хотел уточнять о причине беседы. Когда он приехал домой, у него была с собой большая пачка документов, которые, конечно, не были доставлены по телефону. Стыдясь, он пробормотал странную отговорку о дипломатическом курьере, который остался в отеле до получения разрешения из Берлина. Вместе мы отправились к дуче, который, получив от меня предупреждение, встал. Мы нашли его спокойным и улыбающимся. Он зачитал письмо Гитлера, в котором кратко излагались причины предпринятых действий, и в заключение вежливо предложил Муссолини принять те решения, которые он сочтет необходимыми для будущего своего народа.»^[11]

13 мая — письмо Гитлера Муссолини.^[12]

14 мая ОКВ отдало за подписью Гитлера директиву № 11, в которой, в частности, говорилось: «Нынешнее развитие наступления показывает, что противник своевременно не вскрыл основного замысла нашей операции. Он все еще подводит крупные силы к рубежу Намюр, Антверпен и, видимо, не обращает должного внимания на полосу наступления группы армий „А“…»^[13] В директиве также констатировалось: «…Сопротивление голландской армии оказалось более стойким, чем предполагалось. Как политические, так и военные факторы требуют сломить это сопротивление в кратчайший срок.»^[14]

14 мая Галеаццо Чиано писал в своём дневнике: «Письмо Гитлера дуче. Длинный и спокойный отчёт о военных событиях. В нём звучит нота уверенности: победы на земле и особенно в небе, где немцы теперь будут явно господствовать.»^[15]

15 мая Гитлер издал специальный приказ, адресованный солдатам в Норвегии. В нём он благодарил командование и войска за храбрость и самоотверженность, в результате которых они помогли «избавить германский рейх от большой опасности».^[16]

16 мая Гальдер с трудом скрывал свою гордость, когда записывал следующее: «Прорыв развивается почти по классической схеме… Контратаки бронетанковых войск противника отбиты. Расстояние, которое прошла пехота, превзошло все ожидания». Он основывался на надежной информации и ясно представлял себе, что французские войска, подходившие с юга, были «слишком слабы в настоящий момент, чтобы атаковать»; поэтому его единственной мыслью было продолжать быстрое продвижение танковых частей как можно энергичнее. По его мнению, следующие действия дивизии могли полностью обеспечить необходимую безопасность южного фланга. На следующее утро, ещё раз проанализировав обстановку, он пришёл к выводу, что «мы можем обеспечить безопасность этого участка фронта позднее, используя войска второго эшелона». Гитлер мыслил совсем иначе. Хотя он сыграл немаловажную роль в смелом замысле танковой операции, теперь его навязчивой идеей была защита с фланга. Он придерживался плана создать «жемчужное ожерелье» из пехотных дивизий, которые, хотя им надо было двигаться пешком, и должны были, по его настоянию, оказаться на исходной позиции, прежде чем продолжится наступление танковых частей. В полдень 17 мая Гитлер сказал главнокомандующему сухопутными войсками, что «видит главную опасность с юга» (Гальдер просто замечает в своём дневнике: «В данный момент я не вижу никакой опасности»).^[17]

К вечеру 17 мая Гальдер обеспокоился; он пишет: «Самый неудачный день. Фюрер ужасно нервничает. Он напуган собственным успехом, не хочет идти ни на какой риск и пытается нам помешать». На следующее утро Гальдер ещё раз проанализировал обстановку и снова пришёл к выводу, что существует только одно решение — проводить операцию «без малейшей задержки; дорог каждый час». Чуть позже в необычно ранний (для зоны 1 в ставке Верховного главнокомандующего) час — в десять утра — они с Браухичем оказались вовлечёнными в «неприятнейший спор» с Гитлером. Йодль отмечает: «Это был очень напряжённый день. ОКХ не выполнило распоряжение как можно быстрее укрепить южный фланг. Были немедленно вызваны главнокомандующий сухопутными войсками и генерал Гальдер, и они получили недвусмысленные приказания принять необходимые меры». Не дожидаясь даже, пока ОКХ исполнит эти приказания, Кейтель вылетел в штаб-квартиру Рундштедта, чтобы внушить начальнику его штаба необходимость немедленно выполнить гитлеровские указания.^[18]

Гальдер вернулся в охотничий домик взбешённым; ещё в пылу злости он записал: «У них, в ставке фюрера, совершенно иное представление; фюрер полон непонятного страха по поводу южного фланга. Он бесится от злости и орёт, что то, что мы делаем, есть прямой путь к развалу всей операции и что мы рискуем потерпеть поражение. Он наотрез отказывается продолжать боевые действия в западном направлении.» Однако к концу дня всё это снова опередило произошедшие события. В дополнение к новой директиве № 12 в ОКХ был направлен «официальный документ», излагающий результаты утренней дискуссии, с целью ещё раз подчеркнуть решимость Верховного главнокомандующего — процедура совершенно неожиданная, никогда прежде не применявшаяся. Тем не менее в шесть вечера того же дня слова Гальдера убедили Гитлера, и он дал разрешение продолжить наступление. Гальдер оценил такой результат словами: «Итак, всё пойдёт как надо», но добавил, что происходить это будет «в атмосфере всеобщего раздражения и выглядеть будет так, как будто это результат работы ОКВ».^[19]

Из воспоминаний Манштейна: «Прибыв в штаб 12 армии, я тотчас стал свидетелем вмешательства Гитлера в руководство операциями сухопутных сил. Поступил приказ, отданный ОКХ по указанию Гитлера, согласно которому танковая группа Клейста должна была продвигаться только до Уазы. 12 армии было приказано повернуть на юго-запад и перейти к обороне. 2 армии была поставлена теперь задача действовать между 4 и 12 армиями, наступая дальше на запад. Приказ мотивировался тем, что фюрер ни при каких обстоятельствах не хочет допустить, чтобы хотя бы временная неудача немцев дала повод для подъема духа французского народа, который к тому времени уже был сильно подавлен. Он опасался такой неудачи, если 12 армия, как было ранее предусмотрено, продолжала бы удар дальше на запад, к нижней Сомме, и при этом должна была бы отражать контрнаступление французской армии с южного направления западнее Мааса, направленное ей во фланг.»^[20]

18 мая — письмо Гитлера Муссолини.^[21]

Вечером 20 мая, когда германские войска достигли устья Соммы в районе Абвиля и несколько армий противника на севере оказались в окружении, в «Орлином гнезде» наблюдалась картина праздника, необычная для военного штаба. Йодль описывает это так: «Фюрер вне себя от радости. Он высоко чтит германскую армию и её командиров».^[22]

Йодль отметил 20 мая в своём дневнике: «Фюрер работает над мирным договором… Первые переговоры пройдут в Компьенском лесу.»^[23]

Из дневника Гальдера: «22 мая 1940. Главнокомандующий имел беседу с Гитлером и поднял вопрос о позиции России. Фюрер считает, что, если он будет настаивать, Россия ограничит свои притязания на Бессарабию.»^[24]

Браухич решил 23 мая возложить на группу армий «Б» «единое руководство последним актом битвы на окружение» и подчинить ей 4-ю армию. Такая перестройка руководства войсками позволяла высвободить штаб группы армий «А» для подготовки наступления с рубежа Соммы в южном направлении. Гальдер, Рундштедт и ОКВ не согласились с таким решением, и 24 мая Гитлер отменил этот приказ, как «неверный не только в военном, но и в психологическом отношении». В связи с этим Йодль отмечал в своем дневнике, что в немецком командовании наступил «кризис доверия».^[25]

Танковые соединения генералов Гудериана и Райнхардта (41-й армейский корпус) 23 мая, форсированно двигаясь от устья Соммы и обходя Булонь и Кале, теперь рвались дальше на восток. Однако 24 мая они получили приказ Гитлера остановиться на линии Гравелин — Сен-Омер — Бетон. Этот приказ вызвал всеобщее негодование и встретил противодействие. Браухич и Гальдер попытались удержать Гитлера от этого решения. Разъясняя своё решение об остановке Браухичу и Гальдеру, он обосновывал его ожидаемым длительным и упорным сопротивлением англичан. Но Гитлер не желал сковывать там свои моторизованные силы, а хотел как можно скорее высвободить их и перебросить на новый фронт для наступления на юг. Его намерением было закончить сражение с французской армией максимально быстро и не допустить возникновения в Южной Франции нового сопротивления вермахту. 24 мая он еще не знал, какие именно вражеские силы находились во Франции. Ему внушало тревогу то, что англичане подбрасывали через Бордо новые дивизии и создавали новый фронт.^[26]

Гитлер 24 мая вылетел в группу армий «А», чтобы обсудить с генерал-полковником фон Рундштедтом решение о ближайшей операции.^[27]

Из дневника Йодля, 24 мая: «Новый кризис доверия [между Гитлером и армией]; рейхсмаршал сообщил, что ОКХ издало приказ группе армий „Б“, не соответствующий принятой линии [приказу Гитлера]».^[28]

Гальдер в своём дневнике отметил, что 25 мая «день снова начался с неприятных стычек между Браухичем и фюрером относительно дальнейшего ведения битвы на окружение».^[29]

25 мая — письмо Гитлера Муссолини.^[30]

В середине дня 26 мая Гитлер разрешил возобновить группе Клейста наступление на Дюнкерк.^[31]

26 мая Галеаццо Чиано писал в своём дневнике: «Гитлер отправил дуче новое письмо, а Альфьери — отчёт о беседе с Герингом. Последний задал вопрос о дате нашего вмешательства и предложил атаковать тогда, когда, ликвидировав англо-франко-бельгийский котёл, немцы предпримут действия в направлении Парижа. Дуче в принципе согласен. Он предлагает написать письмо Гитлеру, в котором объявит о своём вмешательстве во второй декаде июня.»^[32]

27 мая в 5 часов король Бельгии направил генерала Деруссо, заместителя начальника бельгийского генерального штаба, к немцам с просьбой о перемирии. В 10 часов вечера генерал вернулся с немецкими условиями: «Фюрер требует сложить оружие безоговорочно». В 11 часов вечера король согласился на безоговорочную капитуляцию и предложил прекратить огонь в 4 часа утра следующего дня, что и было сделано.^[33]

28 мая Гитлер приказал создать танковую группу под командованием Гудериана.^[34]

В письме от 30 мая Муссолини информировал Гитлера, что на 5 июня назначено вступление Италии в войну.^[35]

30 мая Галеаццо Чиано писал в своём дневнике: «Решение принято. Жребий брошен. Сегодня утром Муссолини передал мне своё сообщение Гитлеру о вступлении в войну. Выбрана дата — 5 июня, если только сам Гитлер не сочтет удобным отложить её на несколько дней. Сообщение передано <…> Альфиери с приказом доставить его лично Гитлеру.»^[36]

«Если и было что-нибудь такое, что могло бы укрепить мою непоколебимую веру в победоносное завершение этой войны, — писал Гитлер Муссолини 31 мая, — так это ваше заявление… Сам факт вашего вступления в войну является элементом, рассчитанным на нанесение сокрушительного удара по нашим противникам».^[37]

31 мая Галеаццо Чиано писал в своём дневнике: «Альфьери сообщил по телефону, что отправил послание Гитлеру. Тот был "доволен, действительно воодушевлен". Но он оставил за собой право, посоветовавшись со своими генералами, дать знать, если выбранная дата подойдёт.»^[38]

[править] Вооружённые силы

В мае благодаря Йодлю 1-я горнострелковая дивизия, без согласия со стороны ОКХ, была направлена на юг (во исполнение приказа Гитлера).^[39]