Адольф Гитлер в июле 1944 года

Материал из Documentation.

2 июля Гитлер отстранил Рундштедта от командования.^[1]

2 июля Гитлер назначил Гюнтера фон Клюге командующим группой войск «Запад» взамен генерал-фельдмаршала Герда фон Рундштедта.^[2]

Гитлер 3 июля освободил Линдеманна от занимаемой должности.^[3]

9 июля Гитлер вылетел в свою Ставку в Восточной Пруссии.^[4]

9 июля Карл Дёниц сообщил Гитлеру своё мнение о том, какое влияние окажет прорыв советских войск к морю в Курляндии на общую ситуацию на Балтике и положение германских частей в Курляндии.^[5]

11 июля Штауффенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада Гитлеру о ходе отправки на фронт крайне необходимых там пополнений. В самолёт, летевший в Берхтесгаден, Штауффенберг прихватил одну из бомб английского производства, имевшихся в абвере. Штауфенберг позвонил генералу Ольбрихту в Берлин и сообщил об отсутствии Гиммлера, дав понять, что может уничтожить Гитлера и Геринга. Ольбрихт уговорил Штауффенберга подождать ещё день, когда соберутся все трое. Этим же вечером, вернувшись в Берлин, Штауфенберг встретился с Беком и Ольбрихтом и настоял на том, что в следующий раз он попытается убить Гитлера независимо от того, будут присутствовать на совещании Геринг и Гиммлер или нет. Они согласились.^[6]

14 июля Штауфенберг получил приказ доложить на следующий день Гитлеру о положении с резервами.^[7]

15 июля Роммель направил Гитлеру длинное обращение, передав его по армейскому телетайпу. «Войска повсюду сражаются героически, — сообщал он, — но неравная борьба подходит к концу». И добавил постскриптум от руки: «Я прошу вас сделать необходимые выводы незамедлительно. Как командующий группой армии, считаю своим долгом заявить об этом со всей ясностью.»^[8]

15 июля Гитлер находился в Растенбурге.^[9]

15 июля Гитлер дал приказ следующим утром переместиться в Восточную Пруссию в «Волчье логово».^[10]

Гитлер в середине июля переместил свою ставку из Оберзальцберга в Восточную Пруссию.^[11]

Утром 15 июля Штауффенберг отправился самолётом в ставку Гитлера, прихватив с собой бомбу в портфеле. В этот момент заговорщики настолько уверовали в успех, что было решено подать первый сигнал операции «Валькирия» за два часа до совещания у Гитлера, назначенного на 11 часов. По этому сигналу войскам и танкам из танкового училища в Крампнице предписывалось начать марш на Берлин. 15 июля в 11 утра генерал Ольбрихт отдал приказ «Валькирия-1» для Берлина и ещё до полудня войска начали движение к центру Берлина, имея приказ занять квартал на Вильгельмштрассе. В 13 часов Штауффенберг с портфелем в руке прибыл в конференц-зал Гитлера, сделал доклад о резервах и затем вышел довольно надолго, чтобы по телефону сообщить в Берлин Ольбрихту посредством условленного кода, что Гитлер на месте, что сам Штауффенберг намерен вернуться в зал и взорвать бомбу. Ольбрихт информировал его, что войска в Берлине уже начали продвижение. Но когда Штауффенберг вернулся в зал, Гитлер уже ушёл и больше не возвращался. Штауффенберг пошёл к телефону известить о неудаче Ольбрихта. Ольбрихт отменил тревогу, и войска вернулись в казармы.^[12]

Вечером 19 июля Штауффенберг был вызван в Растенбург для доклада Гитлеру о положении дел с новыми дивизиями.^[13]

20 июля в ставке Гитлера «Волчье логово» была сделана самая удачная из многочисленных попыток совершить покушение на Гитлера.^[14]

20 июля, когда Штауффенберг вошёл в зал, где проходило совещание участием Гитлера, Гитлер сидел в центре длинной стороны стола спиной к двери. Справа от него занимали места генерал Хойзингер, начальник оперативного управления, заместитель начальника штаба сухопутных войск; генерал Кортен, начальник штаба ВВС; полковник Гейнц Брандт, заместитель Хойзингера. Кейтель занял место слева от Гитлера, далее сидел генерал Йодль. Еще восемнадцать человек, представлявших три вида вооруженных сил и СС, стояли вокруг стола, но ни Геринга, ни Гиммлера среди них не было. Сидели только Гитлер, вертевший в руках лупу, которая была нужна ему, чтобы читать мелкий шрифт на разложенных перед ним картах, и два стенографиста. Штауффенберг занял место у стола между Кортеном и Брандтом; на расстоянии нескольких футов по правую сторону от Гитлера он поставил на пол свой портфель, подтолкнув его под столом так, чтобы он прислонился к внутренней стороне дубовой тумбы. Полковник Брандт, почувствовав, что портфель Штауффенберга ему мешает, попытался ногой отодвинуть его в сторону, а затем достал его и переставил по другую сторону тумбы так, что теперь она заслоняла Гитлера от бомбы.^[15]

Штауффенберг под благовидным предлогом вышел. Через несколько минут (в 12:42) раздался мощный взрыв.^[16][17] При взрыве Гитлер получил лёгкое ранение, у него были повреждены правая рука, барабанная перепонка и евстахиева труба правого уха.^[18]

Вильгельм Кейтель бросился к Гитлеру с криком: «Мой фюрер! Вы живы?» Он помог Гитлеру подняться на ноги и крепко обнял его. Поддерживая покачивавшегося Гитлера, Кейтель вывел его из заваленного обломками конференц-зала.^[19]

Как позднее вспоминал один из очевидцев, Гитлер был неузнаваем, когда, опираясь на Кейтеля, выбрался из разрушенного, горящего здания. Лицо его было покрыто гарью, волосы тлели, а брюки превратились в клочья.^[20]

Отто Дитрих так описывал состояние Гитлера после взрыва: «Я вошел и увидел его [Гитлера]. Он сидел в кресле в своей небольшой гостиной и, казалось, был совершенно спокоен. Ноги его были оголены, брюки разорваны в клочья. Левая рука была покалечена: его сильно ударило столешницей, на которую он опирался локтем в момент взрыва бомбы под столом всего в двух метрах от него. У него лопнули барабанные перепонки, а лицо было поцарапано деревянными щепками. Когда его осматривал врач, он полностью владел собой и даже обдумывал случившееся и рассуждал, что же могло произойти.»^[21]

20 июля вечером Гитлер встретился с Муссолини. Гитлер провёл его через ещё дымившиеся обломки конференц-зала. Д-р Шмидт, присутствовавший на встрече в качестве переводчика, так вспоминает об этой сцене: «Муссолини был просто в ужасе. Он никак не мог понять, как такое могло произойти в ставке… „Я стоял здесь, у этого стола, — рассказывал Гитлер, — бомба взорвалась прямо у меня под ногами… Очевидно, что со мной ничего не может произойти, и мое предназначение, несомненно, в том, чтобы идти избранным путем и довести свою миссию до завершения… Происшедшее сегодня — это кульминация! Избежав смерти… я более чем когда-либо убежден, что великому делу, которому я служу, не страшны никакие опасности и что все придет к счастливому концу“. Муссолини, как это обычно бывало, захватили речи Гитлера, и он согласился с ним. „У нас плохое положение, — продолжал он, — иные могут сказать, отчаянное. Но то, что произошло здесь сегодня, вселяет в меня мужество. После такого чуда немыслимо, чтобы наше дело потерпело неудачу“».^[22]

Затем Гитлер и Муссолини в сопровождении свиты направились пить чай, и здесь произошла — а было уже около 17 часов — сцена с взаимными обвинениями. К этому времени по прямому приказу Гитлера была восстановлена система связи Растенбурга, и из Берлина начали поступать первые сообщения, что там, а также, вероятно, на Западном фронте начался военный мятеж. И тут собравшиеся обрушили друг на друга поток подавлявшихся длительное время взаимных обвинений. Сам Гитлер сначала сидел спокойно, размышляя над происходящим, Муссолини же покраснел от смущения. Затем кто-то припомнил мятеж Рема 30 июня 1934 года. Гитлер при упоминании о нём просто пришёл в бешенство. Он кричал, что расправа с Ремом и его подручными ничто по сравнению с тем, что он сделает с теми, кто предал его сегодня. Он вырвет их с корнем и уничтожит. Частично вследствие изнеможения, а частично из-за того, что по телефону из Берлина поступали все новые подробности военного мятежа, Гитлер прервал свой неистовый монолог, хотя пыл его еще не угас. Он проводил Муссолини на поезд, в последний раз попрощался с ним и вернулся в свой кабинет.^[23]

Гитлер позвонил Геббельсу — это был его первый после покушения звонок. Гитлер сообщил, что на него совершено покушение, и поручил Геббельсу немедленно выступить по радио и объявить о его провале.^[24]

Майор Ремер направился в министерство пропаганды с 20 солдатами, приказав им вызволять его самого, если он не выйдет из кабинета министра через несколько минут. Затем Ремер и его адъютант с пистолетами в руках вошли в кабинет, чтобы арестовать Геббельса. Геббельс напомнил Ремеру о его присяге на верность верховному главнокомандующему. На это Ремер решительно возразил, что Гитлер мертв. Геббельс заверил его, что Гитлер жив, он только что говорил с ним по телефону. И он докажет это. Геббельс тут же снял трубку и попросил срочно соединить его с верховным главнокомандующим в Растенбурге. Через одну-две минуты Гитлер был у телефона. Геббельс быстро передал трубку Ремеру. «Вы узнаете мой голос, майор?» — спросил Гитлер. Гитлер приказал ему подавить восстание и подчиняться только командам Геббельса, Гиммлера, который был только что назначен командующим армией подготовки пополнений и летел в Берлин, а также генерала Рейнеке, который случайно оказался в Берлине и получил приказ взять на себя командование всеми войсками города. Кроме того, Гитлер тотчас произвёл майора Ремера в полковники. Ремер приступил к выполнению приказа. Он отвёл свой батальон с Вильгельмштрассе. захватил комендатуру на Унтер-ден-Линден, выслал патрули остановить любые другие части, которые могли двигаться в город, а сам взялся за поиски штаба заговора, с тем чтобы арестовать его главарей.^[25]

Когда в 18 часов Гитлеру доложили, что путч ещё не подавлен, он схватил телефонную трубку и прокричал приказ войскам СС в Берлине — стрелять в каждого, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. «Где Гиммлер? Почему его там нет?» — спросил Гитлер.^[26]

20 июля около 18 час. подполковник генерального штаба Вейценегер из штаба оперативного руководства вооруженными силами генерал-полковника Йодля позвонил по телефону генералу Томале и спросил о Гудериане. Томале указал место нахождения Гудериана. После этого Томале получил приказ немедленно прибыть в главную ставку Гитлера и доложить о своём прибытии Гитлеру. Томале прибыл туда около 19 час. Гитлер принял его в присутствии своего адъютанта полковника фон Белова; он сразу же спросил, где находится Гудериан и здоров ли он. Томале ответил. Тогда Гитлер сказал, что он решил назначить генерала Буле начальником генерального штаба, однако ввиду того, что последний был ранен во время покушения и неизвестно, сколько времени он будет находиться на излечении, Гитлер решил вместо Буле поручить генерал-полковнику Гудериану ведение дел начальника генерального штаба. Томале поручили позаботиться о том, чтобы завтра утром Гудериан смог прибыть к Гитлеру.^[27]

Вскоре после 18.30 радиостанцией «Германия», оснащенной таким мощным передатчиком, что его сигналы можно было принимать по всей Европе, было передано краткое сообщение, в котором говорилось, что имела место попытка покушения на Гитлера с целью его убийства, однако она провалилась. Известие обрушилось на заговорщиков на Бендлерштрассе как гром среди ясного неба, одновременно прозвучав предостережением, что воинское подразделение, посланное занять радиостанцию, не выполнило свою задачу. Оказалось, что Геббельс успел передать по телефону, пока ждал Ремера, текст сообщения на радиостанцию.^[28]

Около 18:45 Штауфенберг передал по телетайпу командующим войсками, что объявление по радио не соответствует действительности и что Гитлер убит.^[29]

Вскоре после 21 часа по всегерманскому радио объявили, что с обращением к немецкому народу выступит сам Гитлер.^[30]

В ночь с 20 на 21 июля около полуночи Гудериан связался по телефону с генералом Томале; он коротко рассказал Гудериану о покушении, назвал имена заговорщиков и сообщил приказ Гитлера о том, что Гудериан завтра должен явиться к Гитлеру и получить назначение в генеральный штаб вместо Цейтцлера.^[31]

21 июля в середине дня Гудериан направился на доклад к Гитлеру. Гитлер производил на Гудериана впечатление очень изнуренного человека; одно ухо немного кровоточило; правая рука неподвижно висела на перевязи. Гитлер поручил Гудериану ведение дел начальника генерального штаба сухопутных войск и заявил, что у него с определенных пор не было тесного контакта с Цейтцлером. Цейтцлер, продолжал Гитлер, пять раз отказывался от своей должности; таких просьб не должно быть во время войны; он, Гитлер, не может больше предоставлять таких прав видным генералам, как не предоставляет их солдатам на фронте. Генералы не должны просить у него увольнения или отставки, если с ними ничего особенного не произошло. Он запретил Гудериану подавать прошение об отставке независимо от предлога. Далее разговор перешел на личные пожелания Гудериана. Была удовлетворена просьба Гудериана об укомплектовании генерального штаба сухопутных войск подобранными Гудерианом офицерами. При обсуждении служебных дел Гитлер сделал несколько замечаний, касающихся личности Гудериана. Он сообщил, что жизни Гудериана может угрожать опасность и что поэтому он отдал распоряжение тайной полевой полиции об охране Гудериана. Затем Гитлер, зная о болезни сердца Гудериана, посоветовал тому проконсультироваться у его личного врача Мореля и делать у него уколы.^[32]

31 июля, после дневного совещания Йодль смог записать в своём дневнике: «Фюрер не возражает против приказа о возможном отводе войск во Франции. Он говорит, однако, что не считает такой приказ необходимым в данный момент.»^[33]