История человечества
Материал из Documentation.
Содержание |
[править] Антропогенез
[править] Возникновение прямохождения
Происхождение человека можно отсчитывать с разных моментов — например, с появления приматов (около 65 млн лет назад), но проще всего делать это с момента прямохождения. Про появление прямохождения думали ещё с XIX века, когда стало понятно, что человек произошёл от приматов, но промежуточные звенья эволюции, получетвероногие-полупрямоходящие, от исследователей долгое время ускользали. На данный момент самым древним из них является сахелантроп чадский, череп которого и нижние челюсти, а также зубы были найдены в республике Чад. Они имеют возраст около 7 млн лет.[1]
Тогда на этой территории были саванны, озёра и заросли кустарника. В это время происходило осушение климата, и приматы, которые жили в тропических лесах, покрывавших большую часть Африки, испытывали некоторые трудности. У них было три варианта в этой ситуации. Во-первых, вымереть, потому что леса исчезали и деваться было некуда. Большая часть приматов последовала этой участи. Второй вариант — остаться в лесах, ведь не все они исчезли (сейчас в Центральной и Западной Африке довольно много тропических лесов). Сегодня в них живут два вида шимпанзе и гориллы. Третий вариант заключался в том, чтобы приспособиться к новым условиям, что и сделали некоторые приматы. Но на открытой местности возникала масса всевозможных проблем. Предки этих существ лазили по деревьям, а в саваннах деревьев уже нет. Появилась проблема терморегуляции, защиты от хищников, пришлось по-новому питаться. Всё это и привело к тому, что они спустились на землю, встав на две ноги. Конечно, это не единственный возможный вариант, потому что павианы примерно в это время тоже спустились с деревьев и продолжили ходить на четвереньках. Но предки людей были крупнее павианов, у них была преадаптация к вертикальному положению тела, и им оказалось проще встать на две ноги, освободив две руки.[2]
Это, впрочем, не значит, что они начали этими руками тут же что-то полезное делать. В последующие несколько миллионов лет руки использовались для шелушения зерна, срывания плодов — не сильно интеллектуальных занятий. Эти первые прямоходящие существа (в том числе и сахелантроп) представляли собой, по сути, двуногих обезьян. Голова у них была небольшого размера, мозга в ней помещалось где-то на 100 грамм меньше, чем у шимпанзе, а морда была очень крупной. Кроме прямохождения, у них было всего два прогрессивных признака: нижнее положение затылочного отверстия на черепе, соединяющего головной мозг со спинным, и маленькие клыки. Небольшие клыки — очень важный признак, ведь он привёл к тому, что они стали, грубо говоря, добрее. Большие клыки нужны обезьянам для того, чтобы кого-то пугать, так как они растительноядные и никого ими не грызут. Но если павиан скалит зубы, которые у него больше, чем у леопарда, то это впечатляет. Когда сахелантроп скалил зубы (которые у него были, конечно, больше, чем у людей, но сильно меньше, чем у шимпанзе), то это впечатляло не очень сильно. В результате у него появились новые способы выражения своих чувств. Освобождение рук стало первым шагом на пути появления богатой жестикуляции, мимики и речи (на тот момент, понятно, никакой речи не возникло, но были первые предпосылки к ней).[3]
[править] Ардипитеки
Через некоторое время появляются ардипитеки. В настоящее время известно два их вида: Ardipithecus ramidus (жил 4,5 млн лет назад) и Ardipithecus kadabba (более древний, жил более 5 млн лет назад). Более древние мало изучены из-за небольшого количества останков. Гораздо лучше изучен Ardipithecus ramidus, так как был найден почти полный скелет.[4]
Ardipithecus ramidus — это замечательный промежуточный этап между обезьяной и человеком. Его признаки практически 50 на 50 принадлежат как обезьяне, так и человеку. Например, его руки практически до колен, а на стопе большой палец оттопырен, примерно как у современного человека на руке. Вес его мозга составляет 400 граммов, как у шимпанзе (для сравнения, у современного человека — 1400). Строение его черепа такое же, как у обезьяны, и единственное, что его отличает от обезьяны, — маленькие клыки и комплекс прямохождения. Но вместе с этими примитивными чертами есть и продвинутые. У него довольно развитый таз. Тазовые кости у человека низкие и широкие, приспособленные к хождению на двух ногах, а у обезьян они узкие и высокие, и все тело у них вытянутое. У ардипитека всё строго посередке — высота с шириной у него примерно одинаковые. И нужно отметить совершенное строение его стопы. Хотя большой палец и оттопырен, у неё есть продольные и поперечные своды, которые ни для чего, кроме как для прямохождения, не нужны. При этом по деревьям ардипитек здорово лазил, скорее всего, мог бегать на четвереньках с опорой на ладонь и мог ходить на двух ногах.[5]
[править] Австралопитеки
В более позднее время саванны расширялись, становились более открытыми, и в это время появилась группа австралопитеков. Все они жили в Африке, были полностью двуногими и ниже головы выглядели почти как люди. Почти, но не совсем, потому что на их стопе большой палец чуть-чуть, но отстоял от остальных. Кисть руки у них по пропорциям была примерно как у современных людей, но по строению отдельных костей больше напоминала обезьянью. Каменные орудия труда они не изготавливали. Голова их была по большему счёту обезьяньей. Масса головного мозга австралопитеков составляла 400—450 граммов, у самых одарённых — 500 граммов, то есть примерно как у шимпанзе. Рост большинства австралопитеков составлял от 1 до 1,5 метров, и если посчитать не абсолютный размер мозга, а относительный к массе тела, то получается, что они всё-таки были умнее шимпанзе, но это, видимо, никак особо не проявлялось до какого-то времени.[6]
[править] Человек умелый
Время пришло примерно 2,5 млн лет назад, когда климат стал ещё суше и холоднее. Австралопитеки разделились на две ветви. Одну из них представляли парантропы, или массивные австралопитеки. Они отличались очень мощным жевательным аппаратом, огромными челюстями и зубами. Питались они, видимо, растительностью, то есть были вегетарианцами. Просуществовав 1 млн лет, они вымерли. Но в этот миллион лет они процветали, и на протяжении этого времени они представляли собой основной вид крупных приматов в саванне Африки.[7]
Синхронно с этими массивными австралопитеками появились первые люди — род Homo. Homo Habilis, человек умелый, не сильно отличался по строению от австралопитека. Его рост составлял всё те же 1,5 метра, оставалось очень много примитивного в строении кисти и стопы, мозг при этом хотя и не был запредельно большим, но его масса была существенно больше, чем у австралопитека, не 450—500 граммов, а 600—700 и даже больше. Это уже много. Для современного человека это минимум — есть понятие «мозговой Рубикон», граница, по массе мозга отделяющая человека от обезьяны, и она составляет 750—800 граммов. Она же отличает австралопитеков от человека умелого.[8]
Что показательно, примерно 2,5 млн лет назад появились первые каменные орудия труда. Первые каменные орудия были весьма примитивны. Они представляли собой галечную культуру — гальку или любой большой булыжник раскалывали пополам и двумя-тремя ударами подравнивали. Но какими бы они ни были примитивными, сделать их сложно. Даже самое примитивное орудие человека умелого современный человек сделать не сможет. Всё это говорит о том, что координация движений к моменту появления человека умелого выросла, мозгов стало достаточно, чтобы спланировать свои действия — повторяемость типов орудий говорит о том, что у них был план, они знали, что хотели получить. Прогресс не стоял на месте, и примерно 1,5 млн лет назад, опять же в Восточной Африке, появились первые свидетельства использования людьми огня. Ещё раньше, 1,75 млн лет назад, появились первые жилища. Они представляли собой нечто вроде ветрового заслона, сделанного из веток, придавленных камнями.[9]
[править] Человек прямоходящий
Около 2 млн лет назад люди вышли за пределы Африки. Примерно около 1,5-1,2 млн лет назад люди заселили всю тропическую зону: Африку, Средиземноморье и Азию — вплоть до Явы. По пути этого расселения они эволюционировали в новый вид — Homo Erectus (человек прямоходящий). Масса их мозга составляла около 1 кг. У них сформировалась новая культура — ашельская (она появилась ещё в Африке, а потом распространялась в другие места). Они делали каменные рубила — крупные орудия, обработанные со всех сторон. Более того, поздние каменные рубила имели весьма симметричную форму, даже слишком симметричную, поскольку в плане функционала это было не нужно. Некоторые археологи считают, что это свидетельство зарождения искусства — когда камень красивый, на него приятно посмотреть, от этого получаешь эстетическое удовольствие. Есть находки рубил, в центре которых имелось включение красного цвета, и Homo Erectus его не сбил, а оставил специально. Или в породе была ископаемая ракушка, и он её не уничтожил, а оформил специально в рукоять. Расселялись они сначала преимущественно по берегу Индийского океана, это были люди, собиравшие то, что выбросило море. Когда они шли из Африки, справа был океан, слева — по большей части пустыня. Впереди много всего вкусного, позади — голодные родственники. В такой ситуации они расселялись очень быстро. Расчёты показывают, что за 5 тыс. лет они могли «добежать» от Африки до Явы. С учётом погрешности методов датировки, которые у сейчас есть, видно, что они появились практически сразу и везде.[10]
[править] Человек гейдельбергский
Примерно 500 тыс. лет назад появился новый вид — Homo heidelbergensis, человек гейдельбергский. Они жили практически везде в Африке и в Евразии. Масса их мозга была сопоставима с массой мозга современного человека — 1300 граммов, а у некоторых и 1450. Считается, что они были первыми, кто зашёл в зону с умеренным климатом, где бывает зима. Homo heidelbergensis строили более-менее нормальные жилища в виде хижин, причём достаточно приличного размера — до 9 метров длиной и 4 метров шириной, иногда с несколькими камерами.[11]
Около 300 тыс. лет назад люди часто начинают использовать огонь.[12]
[править] Неандертальцы
130 тыс. лет назад те Homo heidelbergensis, которые жили в Европе, постепенно превратились в неандертальцев. Границы между Homo heidelbergensis и Homo neanderthalensis, строго говоря, никакой нет, но классические неандертальцы, жившие 70 тыс. лет назад, отличаются от предшественников существенно. У них очень большой мозг — весом в среднем 1400 граммов, а то и 1500, то есть больше, чем в среднем у современного человека.[13]
Их лицо было очень крупным и тяжёлым, большой ширины нос и очень массивное телосложение: широкие плечи, мощная бочкообразная грудная клетка, немного укороченные руки-ноги. Это так называемые «гиперарктические» пропорции, приспособленные к холодному климату — в это время пошли чередования ледниковых и межледниковых периодов. В очень холодные места, правда, они не заходили, но и огонь не слишком часто использовали. Когда всю зиму минус 10 и нужно жить без огня — это не очень здорово, поэтому пропорции их тела были приспособлены для сохранения тепла. У современных людей то же самое. Если мы посмотрим на выходцев из Африки, то они все будут вытянуты как палки — так тело быстрее остывает. Те же, что на севере — эскимосы, чукчи, — будут, фактически, квадратными.[14]
Неандертальцы появились в Европе — это её коренное население. Оттуда они расселялись на Ближний Восток и дальше в Азию, примерно до Алтая. На Ближнем Востоке они встречались с Homo sapiens, человеком разумным, который возник в Африке (оттуда уходили не все, и те, кто оставался, постепенно превращались в людей разумных).[15]
Неандертальцы использовали орудия мустьерской и микокской культур (были и другие, но эти самые главные). Эти культуры были более продвинутыми по сравнению с ашельской, культурой питекантропов и людей прямоходящих. Орудия в них изготавливались путём отбивания отщепов. Брали камень-заготовку, от него отбивали осколки, которые затем подравнивали. Разнообразие и количество орудий выросло, а трудозатраты на их изготовление уменьшились. Если раньше из одной заготовки можно было сделать одно рубило, то теперь из нее делалась куча отщепов, а значит и множество инструментов — остроконечники, скребла и разные другие.[16]
[править] Человек разумный
Homo sapiens появился в Африке в интервале от 200 до 50 тыс. лет назад. Около 50 тыс. лет назад они от современных людей уже почти не отличались. В это время люди в очередной раз вышли за пределы Африки. Насчёт того, почему это произошло, есть много гипотез, в том числе и катастрофическая, приписывающая решающую роль извержению вулкана Тоба на Суматре. Оно могло уничтожить население Азии, в результате чего людям разумным стало легче заселять безлюдные территории. Поскольку они расселялись тем же путём, по берегу Индийского океана, и только потом уходили вглубь материка, то к 40 тыс. лет назад люди разумные были уже везде. Люди разумные отличались продвинутостью, их европейская и азиатская культура называется «верхний палеолит». У них была развита фантазия, возросло количество типов орудий, появилось искусство, музыка. Примерно 40 тыс. лет назад появилась наскальная живопись. Между 50 и 40 тысячами лет назад люди оказались в Австралии, не позже 12,4 тыс. лет назад они появились в Америке. На этом заселение планеты завершилось.[17]
Отдельные группы человеческих особей (10-50 человек) занимались собирательством в эпоху, когда другие формы человеческих сообществ ещё не существовали. Сотрудничество стало исторически первым механизмом координации. Этот механизм был задан генетически и базировался на естественном альтруизме родителей по отношению к детям. Родственный альтруизм распространяется и на более отдалённых родственников, хотя уровень альтруизма убывает с уменьшением степени родства. Генетическая предрасположенность стала основой для расширения сотрудничества — образования племён, а затем и вождеств. Самая примитивная форма гражданской культуры, включавшая доверие к родственникам и настороженное отношение к чужакам, была естественным следствием биологической эволюции, основывалась на осознании родственных связей. По мере увеличения численности сообществ идентификация связей становилась всё более сложной задачей. В качестве её решения возникла начальная форма религиозного сознания — культ предков, цементировавший общество.[18]
Процесс образования всё более крупных и структурно более сложных сообществ происходил под влиянием четырёх основных факторов: угрозы нападения, ограниченности ресурсов, стремления к сотрудничеству и изменения технологий производства ресурсов. Технологические изменения — одомашнивание животных и развитие земледелия — способствовали появлению собственности на землю. Её надо было защищать; одновременно появилась возможность увеличения потребления за счёт расширения владений. Две основные задачи, для решения которых создавались вождества: захват пленных с тем, чтобы использовать их как рабов, и захват территорий с тем, чтобы заставить новых подданных платить дань и предоставлять воинов в случае войны. Вожди опирались на насилие и на иерархию управляющих. В алгоритмах управления вождествами родство также играло важнейшую роль. Оно продолжало оставаться источником поведенческого альтруизма, а значит, и генетически заданного стремления к сотрудничеству малого радиуса. Сотрудничество обеспечивало выживаемость сообществ в процессах внешней конкуренции.[19]
Нередко в механизмы конкуренции встраиваются механизмы сотрудничества, так что полное уничтожение противника оказывается не в интересах враждующих сторон. Сотрудничеству между группами людей способствовал ещё один фактор генетической природы — экзогамия, обуславливавшая необходимость обмена женщинами между группами.[20]
Таким образом, два важнейших механизма координации — сотрудничество и внешняя конкуренция — имеют генетическое происхождение. Механизмы власти появились в результате необходимости противостоять конкурентам, опираясь на вертикальную координацию. Гражданская культура выросла из генетически заданных норм поведения, инстинктов, обеспечивая понимание целесообразности властной иерархии, а значит, и определённую степень добровольного участия в механизмах власти. Они, таким образом, опирались не только на принуждение, но и на готовность к сотрудничеству.[21]
Роль родственных связей постепенно ослабляется по мере возникновения и развития государства. Правила формирования власти, функционирования армии, сил правопорядка и судов формализуются и деперсонифицируются, становятся законами.[22]
Необходимость в профессиональных управленцах и военачальниках приводит к появлению элиты. Элита должна быть хорошо образована, обучена и уже поэтому — освобождена от физического труда. Её материальные потребности удовлетворяются за счёт других членов общества, которому она служит и которое недостаточно богато, чтобы предоставлять образовательные услуги всем своим членам.[23]
Власть требовала бы слишком больших издержек и не могла бы стать устойчивой, если бы она опиралась только на насилие. Второй важнейшей её опорой стала идеология, формировавшая соответствующий тип гражданской культуры, нацеленной на сотрудничество. Огромную роль в формировании единства общества, кооперативного поведения играла религия, формировавшаяся на основе культа предков. Это подчёркивает Фукуяма: «Религия решает проблему коллективных действий, предусматривая награды и наказания, которые значительно усиливают выгоды от конкретного сотрудничества. Если я верю, что глава моего племени — такой же человек, как я, преследующий свои собственные интересы, я могу сомневаться, подчиняться ему или нет. Но если я верю, что начальник может управлять духами мёртвых предков, чтобы вознаградить или наказать меня, я с большей вероятностью буду уважать его слово.» В ранних государствах наряду с военной элитой формировалась и религиозная элита: отправление религиозных обрядов требовало знаний и, соответственно, затрат времени, не совместимых с самостоятельным обеспечением материальных потребностей.[24]
Внешняя конкуренция — война и её постоянная угроза — являлась важнейшим фактором технологических изменений. Авторы «Истории науки и технологии» отмечают: «Процесс формирования царств и империй почти во всех случаях включает в себя войну. При этом военная технология часто находится на переднем крае перемен. Военные колесницы на сотни лет предшествовали телегам, применяемым для перевозки грузов. Медь, бронза и железо использовались в боевых топорах и наконечниках стрел, задолго до того, как они стали обычными в производстве плужных лемехов или швейных игл.»[25]
Защита подданных и захват новых территорий был основной функцией вождеств, а затем и государств с момента их возникновения. Однако необходимость содержания органов управления, военной и религиозной элиты заставляло правительства заботиться и об экономике. Вплоть до XII—XIII веков они ограничивались созданием инфраструктуры, строительством ирригационных сооружений. Развитие промышленности вошло в перечень важнейших задач европейских государств после изобретения огнестрельного оружия. В XIV веке началась беспрецедентная гонка вооружений. Чтобы эффективно участвовать в межгосударственном соперничестве, монархи должны были создавать свои собственные оружейные производства или поставлять необходимое оружие и боеприпасы. Помимо оплаты и кормления войск, производство оружия и судостроение представляли собой самую обременительную задачу для ранних современных государств. Уже в XIV веке английские монархи применяли политику налогов, пошлин и торговых барьеров, чтобы стимулировать внутреннее производство. С начала XVI века и особенно в XVII веке в Англии и Франции получают распространение идеи меркантилизма. Правительства этих стран активно используют тарифы, субсидии и прямые запреты на импорт для поддержания положительного торгового баланса и стимулирования отечественной промышленности. Логика этой политики была как бы продолжением логики войны: выгоду предполагалось получить за счёт торговых партнёров.[26]
Вместе с тем внутриэкономическая политика была направлена на сдерживание конкуренции. Для гильдий (цехов) были установлены правила, согласно которым запрещалось назначение цен на продукцию ниже установленных. Реклама производимых товаров считалась нарушением этических норм. Кроме того, на территории каждого государства действовали многочисленные торговые барьеры: пошлины на въезд в города, проезд через мосты, на право торговли и т. п. Фиксация цен предотвращала ценовые войны, которые в условиях рынков малого объёма могли иметь крайне негативные последствия. Тарифы на провоз товаров были, возможно, наиболее эффективным способом сбора налогов при отсутствии надёжного учёта налогоплательщиков и объёмов производства и потребления.[27]
Война перестала быть доминирующим фактором экономической политики в результате формирования другого, более эффективного механизма наращивания общественных ресурсов — инновационной экономики.[28]
Как показывает исторический опыт, вооружённая конфронтация нескольких государств на ограниченной территории могла приводить к равновесиям двух типов: образованию единой империи на всей территории либо сосуществованию этих государств, постоянно угрожающих друг другу и время от времени воюющих между собой. Будучи устойчивыми на ограниченном временном интервале, оба равновесия имеют тенденцию к характерным долгосрочным трансформациям. В первом случае активизируется борьба элит и народных масс за неувеличивающиеся ресурсы. Дворцовые перевороты и гражданские конфликты истощают ресурсную базу, а отсутствие ясной цели развития приводит к отторжению инноваций и разложению правящего класса. В результате империя становится лёгкой добычей неожиданно появившихся завоевателей. Эта схема действовала на протяжении всей человеческой истории. Примерами могут служить Римская империя и китайская империя Цин. Так, с 1670-х годов по 1760-е годы Китай вёл только завоевательные войны и не имел серьёзных соперников. К середине XVIII века Хунли, император династии Цин, ощущал себя чуть ли не властелином всего мира. Он проводил политику изоляции Китая, ориентации на традиционные ценности, подавлял инновации. В результате накапливался дисбаланс между ростом населения, характерным для периодов мирного существования, и возможностями экономики. В 1770-х годах началась полоса локальных восстаний, а в 1796 году разразилась Крестьянская война, длившаяся 8 лет, которая стала переломным моментом в нарастании кризиса Цинской империи. К концу XIX века империя оказалась разделённой на сферы влияния западных держав и России.[29]
Равновесие второго типа встречалось существенно реже. Примерами могут служить Полинезия и страны Африки до появления европейцев; в обоих случаях враждующие стороны были разделены естественными преградами, и возникшее равновесие было разрушено захватчиками. Европа в этом отношении была уникальным случаем. В течение тысячелетия после завоевания Рима германскими племенами этот континент сотрясали нескончаемые войны. Столетняя война 1328—1425 годов продемонстрировала, что конфликт с соседями не приносит ожидаемого выигрыша. Передовые европейские государства отчасти переключаются на завоевание отдалённых более богатых территорий, в меньшей степени способных к сопротивлению. Великие географические открытия в ещё большей мере продемонстрировали важность астрономических знаний и технических, в особенности, транспортных средств.[30]
Гонка вооружений в Европе, начавшаяся в XIV веке, могла привести к абсолютной победе одной из враждующих сторон и образованию империи, охватывающей большую часть или даже всю территорию Западной Европы. В этом случае стимулы для дальнейшего совершенствования были бы утеряны, что привело бы к очередному упадку. Этого, однако, не произошло. Чтобы выдержать длительное противостояние, ведущим западным государствам пришлось включить экономику в число приоритетных задач. Противостояние способствовало становлению новой культуры, что в конце концов привело к резкому увеличению темпов экономического роста и формированию идеологии общественного — социального и технологического — прогресса. С появлением новых гораздо менее затратных методов наращивания ресурсов война постепенно теряет актуальность и как центральный инструмент политики, и как ведущий элемент доминирующей идеологии. Меняется и парадигма взаимодействия государств, и их внутренняя организация.[31]
При рассмотрении начальной стадии этого процесса принято выделять четыре исторических эпохи: возрождение (XIV—XVII века), научную революцию (1543—1687 годы), просвещение (1715—1789 годы) и промышленную революцию (1760—1840 годы).[32]
На начальных этапах развитие искусств, научного знания и просветительских идей стало возможным благодаря сложившемуся в Европе равновесию. Наличие множества монарших (королевских, княжеских и т. п.) дворов способствовало формированию своеобразного рынка художников и мыслителей: каждый правитель стремился иметь в числе своих подданных ту или иную знаменитость. Известность, заслуженная бескорыстным трудом, давала возможность получить материальную поддержку. После того как идея прогресса укоренилась в сознании правящей элиты, исследователи смогли претендовать на оплачиваемые государством посты в академиях и учебных заведениях. Даймонд отмечал: «Именно потому, что на самом деле Европа была раздроблена, Колумб с пятой попытки сумел убедить одного из сотен европейских князей профинансировать своё предприятие… Пушки, электрическое освещение, книгопечатание, стрелковое оружие и бесчисленные другие изобретения внедрялись в Европе по тому же шаблону: где-то по какой-то локальной причине каждое из них сперва отвергали…, однако, как только в одной из стран… изобретению давали ход, его скоро осваивали все остальные. Такие последствия европейской раздробленности резко отличались от последствий китайского единства.» Правители Китая, не испытывавшего подобной конкуренции, в силу внутриполитических интриг раз за разом принимали решения, препятствовавшие развитию китайской экономики. В результате в Китае не получил распространения ткацкий станок, изобретенный ещё в XIV веке, а в XV веке были запрещены морские экспедиции и разрушены верфи, было свёрнуто производство механических часов и приспособлений.[33]
Промышленная революция сопровождалась важными институциональными изменениями. Ещё в конце XVII века после Славной революции в Англии начался процесс формирования патентного права и укрепления законодательства об исполнении контрактов. Однако не меньшее, а возможно, большее значение имело снятие в процессе промышленной революции многочисленных торговых ограничений, характерных для существовавших тогда режимов. К этому времени они были уже препятствием для потенциального расширения торговли, ставшего возможным благодаря развитию транспортных средств, открытию новых земель и росту производства. Гильдии сопротивлялись либерализации, их поддерживала часть административной элиты, для которой ограничения были источником ренты. В Англии гильдии были относительно слабы; некоторые исследователи считают, что этим частично объясняется первенство Англии в промышленной революции. Во Франции гильдии были распущены законом 1791 года, а наполеоновские войны ускорили их ликвидацию и в других европейских странах. Определённое влияние на исход борьбы оказала теория Адама Смита, связавшего друг с другом идеи экономического прогресса и свободной конкуренции. Таким образом, были разрушены старые неэффективные институты сотрудничества, приводившие к монополизации локальных рынков.[34]
Распространение идеологии технического прогресса среди элитарных слоев западного общества не привело к немедленному отказу от вооружённых конфронтаций. После завершения промышленной революции потребовалось более ста лет, прежде чем война между странами Западной Европы перестала быть ожидаемой реальностью. В значительной мере это объясняется несинхронностью культурного развития ведущих западных стран — Англии, Франции и Германии. Наполеон и другие правители западных государств, уже располагавшие новым инструментом повышения благосостояния, всё ещё находились в плену старой парадигмы. Победоносные войны должны были оправдать в глазах общества и, возможно, в его собственных глазах присвоение Наполеоном императорской короны. Со временем в государственной политике Франции роль экономики росла. Так, Наполеон III в большей мере, чем его предшественники на французском троне, понимал важность экономического прогресса. Он приблизил к себе видных экономистов и предпринимателей… Его правительство сняло ограничения на деятельность акционерного капитала, заключило договор о свободной торговле с Великобританией (1860 год), осуществило грандиозную реконструкцию Парижа. Коренные преобразования произошли и в средствах транспорта: страна покрылась густой сетью железных дорог. В 1850—1860-х годах Франция достигла самых высоких темпов экономического роста за всё столетие.[35]
Возникновение инновационной экономики способствовало вытеснению традиционного механизма внешнеполитической конкуренции — войны — в силу трёх основных причин. Во-первых, вследствие увеличения эффективности вооружений росли издержки вооруженных противостояний. Во-вторых, повышение уровня жизни способствовало изменению ценностных установок. В частности, выросла оценка ущерба в результате человеческих страданий. В-третьих, появился спрос на массовое образование, что в свою очередь создало предпосылки для сознательного участия широких масс населения в политическом процессе; теперь уже объявление войны перестало быть прерогативой узкой элиты.[36]
Механизмы экономической и политической конкуренции, обеспечив рост располагаемых обществом ресурсов, подготовили следующий этап его трансформации — переход к системе, основанной на идеологии социального мира и сотрудничества. Важнейшим шагом в этом направлении стало построение государства всеобщего благосостояния.[37]
К началу XX века идеология и механизмы технического прогресса в сочетании с идеологией и институтами свободной конкуренции стали играть определяющую роль в формировании государственной политики западных стран. Однако по мере роста благосостояния и массовой культуры обществом всё более болезненно воспринимались негативные стороны конкурентных механизмов — высокое неравенство, безработица, кризисы перепроизводства. Особую роль сыграл кризис 1930-х годов. А приход к власти фашистов в Германии, Испании, Италии показал, что в таких условиях политическая конкуренция может приводить к победе деструктивных сил.[38]
Вторая мировая война консолидировала общества в странах, противостоявших фашизму, и в политическом, и в экономическом отношении. Вынужденное использование централизованных механизмов распределения дефицитных благ (например, продовольственных карточек в Англии) способствовало изменению баланса сил в противостоянии рыночных и дирижистских идеологий. Правительство объявляло, в частности, своими задачами борьбу с бедностью и безработицей. В это время понятие «государство всеобщего благосостояния» становится общепринятым. Оно знаменовало изменение представлений о роли власти. Необходимость сплочения во время войны заставила политиков рассматривать общество как единое целое. Социальные службы должны были заботиться не только о самых бедных, но и обо всех слоях населения. Отныне власть стремилась обеспечить всем не только минимальные, как это было в прошлом, но «приемлемые» уровни медицинского обслуживания, жилищных условий, занятости и дохода. Эта концепция означала признание необходимости механизмов кооперации для того, чтобы корректировать конкуренцию, «игру рыночных сил». Повышение ответственности общества за неблагоприятные случайности, жертвой которых мог стать любой гражданин, ознаменовало начальный этап перехода к новому пониманию роли государства как посредника в горизонтальном сотрудничестве между гражданами.[39]
Поворот к политике всеобщего благосостояния был подготовлен длительной дискуссией, продолжавшейся в течение XIX века между сторонниками свободного рынка, отводивших государству лишь роль «ночного сторожа», и сторонниками патерналистских и умеренных социалистических взглядов на роль государства (прежде всего, фабианцев). Большое значение имело развитие демократии, появление профсоюзов и рабочих партий и стремление политиков разных направлений привлечь на свою сторону народные массы. Таким образом, политическая конкуренция способствовала смягчению последствий, а затем и ограничениям конкуренции экономической.[40]
Одним из важных шагов по формированию государства всеобщего благосостояния следует считать введение прогрессивного налогообложения. В Англии оно было ведено в 1789 году, а в США и в континентальной Европе получило распространение в XX веке. Первая пенсионная система появилась в Германии в 1889 году. К началу Второй мировой войны пенсионные системы функционировали уже в большинстве западных стран, причём со временем отношение пенсии к зарплате росло. Послевоенный рост социальных расходов не был монотонным и постоянно оказывался предметом острой политической борьбы. Тем не менее, с 1960 по 2016 год они существенно увеличились в развитых странах не только в абсолютном выражении, но и как доля ВВП.[41]
Формирование государства всеобщего благосостояния не ликвидировало деления общества на элиту и массы. Тем не менее, благодаря радикальному изменению роли государства существенно уменьшились издержки экономической и политической конкуренции для проигравших, и это создало основу для формирования механизмов сотрудничества и дальнейшего развития гражданской культуры.[42]
Формирование государства всеобщего благосостояния было важнейшим шагом, проистекавшим из необходимости снизить издержки экономической и политической конкуренции, создав предпосылки для установления социального мира и, значит, для формирования механизмов сотрудничества. По этому же пути шло развитие базовых институтов регулирования экономической конкуренции — института банкротства и антимонопольного законодательства.[43]
