Германия 24 апреля 1945 года

Материал из Documentation.

В 4 часа утра бригадефюрер СС Крукенберг, находящийся с остатками дивизии «Шарлемань» в лагере неподалеку от Нойштрелитца, был разбужен тревожным зуммером. Звонили из штаба группы армий «Висла».^[1]

Воспоминания Кейтеля: «При первых лучах рассвета я проехал через Рейнсберг, тихий и мирный город, и после длительных поисков добрался до нашего лагеря в Нойе-Роофене, куда только что, примерно около восьми часов, прибыл сам Йодль и его ближайшее окружение. Лагерь был так хорошо спрятан в лесу, вдали от самой деревни и дороги, что найти его нам помогли только местные проводники.»^[2]

Воспоминания Герхарда Больдта: «Не успел я закончить утренний туалет, как уже появился личный адъютант Гитлера эсэсовец Гюнше, присланный фюрером получить свежую информацию об обстановке на фронтах. Когда он ушёл, я обзвонил по телефону всех офицеров связи Генерального штаба в берлинских секторах обороны и в Потсдаме. Их доклады мало чем отличались друг от друга: с рассветом, после часовой артподготовки, русские повсеместно перешли в наступление. Через несколько часов пришло сообщение: советские войска вот-вот перережут последнюю главную магистраль, связывавшую Берлин с остальной территорией Германии. Русские танки появились в лесистой местности между Дёберицем и Дальговом, а это означало: Берлин оказался практически во вражеском кольце.»^[3]

Утром Кейтель позвонил в рейхсканцелярию и переговорил сначала с одним из адъютантов, а затем и с генералом Кребсом и просил его соединить Кейтеля с Гитлером, как только он освободится.^[4]

Герхард Больдт, Бернд фон Фрайтаг и генерал Кребс втроём около 10:00 отправились в бункер Гитлера.^[5]

Воспоминания Герхарда Больдта:^[6]

• Прямая дорога была загромождена грудами мусора, битого кирпича, обломками бетонных сооружений, и нам пришлось идти обходными путями, чтобы попасть в длинный подземный коридор, проложенный под внутренним двором имперской канцелярии. Бетонный потолок в нескольких местах был пробит снарядами и бомбами, в мрачном, плохо освещенном проходе по щиколотку стояла вода. Мы шли, осторожно балансируя, по доскам, миновали кухонное подсобное помещение и две столовых и затем спустились в убежище фюрера. Путь под землей занял немногим более пяти минут, и за это время мы шесть раз подвергались проверке охранниками, стоявшими по двое и по трое и вооруженными автоматами и ручными гранатами. В обеих столовых за длинными столами сидели эсэсовские офицеры и унтер-офицеры, пили коньяк и настоящий (не суррогатный) кофе и угощались бутербродами, разложенными на больших блюдах. Нас, армейских офицеров, они едва удостаивали небрежным кивком. В приемной рабочего кабинета Гитлера нас принял Гюнше, который попросил нас несколько минут обождать: фюрер, мол, заканчивает завтракать. В проходе, непосредственно примыкающем к приемной, находились пять вооруженных до зубов офицеров СС из личной охраны Гитлера. <…> Можно было заметить, что кто-то постарался сгладить общее угрюмое впечатление от помещения. Справа, прямо над длинной скамьей, на стене висели шесть картин старых итальянских мастеров. У противоположной стены стояли стол и четыре стула, сработанных в псевдодеревенском стиле, рядом — дверь в совещательную комнату, слева — дверь в апартаменты Гитлера.
• Вскоре левая дверь отворилась, и на пороге показался фюрер, сразу за ним — прихрамывающий Геббельс и затем — Борман. Пожав руки Кребсу и нам, Гитлер направился в свой кабинет; сутулился он ещё больше, шаркал ногами ещё сильнее; глаза не горели тем странным огнем, который я заметил на первой встрече, черты лица обвисли, и он выглядел больным и очень дряхлым стариком. Кребс встал у одного конца стола, слева от кресла Гитлера, Геббельс занял место напротив. Этот невысокий, щуплый человечек тоже заметно сдал. Выражение бледного лица с впалыми щеками выдавало крайнее беспокойство. Слушая доклады, Геббельс постоянно сверял наши высказывания с лежащей на столе штабной картой и иногда задавал вопросы. Его озабоченное лицо и тревожный взгляд когда-то фанатично горевших глаз были красноречивее любых слов. Как Верховный комиссар обороны Берлина, ни он, ни его семья не могли покинуть город; Геббельс, по сути, сделался заложником собственной пропаганды. Другие, по крайней мере, смогли обезопасить свои семьи, у него же не было такой возможности; его жена и пятеро детей должны были разделить с ним печальную участь.
• Мне пришлось на короткое время отлучиться: принять телефонный звонок. Когда я вернулся, Гитлер продолжал разговор с Кребсом, а Геббельс, подойдя ко мне, шепотом спросил о последних новостях. Видимо, он не ожидал услышать что-то обнадеживающее или утешительное. В ответ я прошептал, что танковые колонны русских, наступавшие с плацдарма в Гарце, продвинулись на 50 километров к западу и достигли пункта к югу от Штеттина, где у нас очень слабая линия обороны. Как только Кребс кончил докладывать, Гитлер вопросительно посмотрел на меня. Какой-то момент я колебался, мне было бы предпочтительнее сначала обрисовать ситуацию Кребсу, но генерал нетерпеливо шевельнул рукой, и мне не оставалось ничего другого, как докладывать фюреру, так сказать, экспромтом, без предварительной тщательной подготовки. Все время мне мешали как следует сосредоточиться трясущиеся левая сторона тела и голова Гитлера. Всякий раз, когда он принимался водить дрожащей рукой по карте, я боялся потерять нить моих рассуждений.
• Когда я закончил, фюрер некоторое время молчал, как бы размышляя, затем, внезапно повернувшись к Кребсу, стал осыпать его бранью. При этом он всем телом подался вперед, руки судорожно вцепились в подлокотники кресла.
• Успех русских в полосе 3-й танковой армии, занимавшей оборону вдоль такой выгодной естественной преграды, какой является Одер, можно объяснить лишь некомпетентностью немецкого военного руководства! — кричал Гитлер, тыкая рукой в лежащую перед ним карту.
• Кребс попытался осторожно возражать, напоминая, что на данном участке фронта у нас были лишь наспех сформированные части и отряды фольксштурма, в то время как маршал Рокоссовский бросил в атаку отборные гвардейские дивизии. Кребс также напомнил, что незначительные резервы 3-й танковой армии были использованы ранее на обоих флангах, где складывалась угрожающая обстановка, и частично переброшены на защиту Берлина. Но Гитлер раздраженно отмахнулся от этих доводов.
• Наступление севернее Ораниенбурга, — сказал он, — должно непременно начаться самое позднее завтра. Для этого 3-я армия должна собрать в кулак все наличные силы, сняв с других участков фронта, где пока противник не проявляет активности, любые воинские части. Нужно во что бы то ни стало восстановить прямую связь Берлина с северными немецкими землями. Немедленно передайте в войска мой приказ.
• Когда Бернд фон Фрайтаг-Лорингхофен на минутку вышел из кабинета, чтобы переслать в нужные инстанции приказ фюрера, генерал Бургдорф, присоединившийся к нам в ходе совещания, упомянул генерала СС Штейнера, готовившего наступление от Ораниенбурга. До последнего времени Штейнер командовал в Курляндии элитным 3-м танковым корпусом СС и пользовался особой протекцией руководства военизированных формирований СС и самого фюрера. Но теперь имя Штейнера вызвало у Гитлера очередной неконтролируемый приступ ярости.
• Эти надутые недалёкие и нерешительные руководители СС мне не нужны! — бушевал он. — Я вовсе не хочу, чтобы Штейнер здесь командовал, ни при каких условиях!
• И Гитлер тут же распорядился отстранить Штейнера от руководства операцией; на этом совещание закончилось.

Около полудня Кейтеля срочно вызвали к телефону. У аппарата был Адольф Гитлер. Кейтель доложил ему о поездке к Венку и о начале наступления 12-й армии в направлении на Потсдам. Кейтель высказал намерение ближе к вечеру прибыть в рейхсканцелярию с докладом. Гитлер категорически запретил Кейтелю пользоваться наземным транспортом, но не возражал, чтобы он вылетел самолётом в Гатов, где располагался аэродром училища люфтваффе.^[7]

Воспоминания Герхарда Больдта: «В полдень поступило сообщение о возросшем давлении советских войск на город с юга. Не прошло и часа, как нас уведомили о том, что русская артиллерия начала обстреливать территорию аэропорта Темпельхоф, и взлетно-посадочная полоса приведена в негодность. С этого момента снабжение города по воздуху можно было осуществлять только с аэродрома Гатов. Однако в 17.00 мы узнали, что и этот аэродром находится под интенсивным артиллерийским огнем противника.»^[8]

Воспоминания Герхарда Больдта: «Вечером 24 апреля поступила не подтверждённая пока из других источников информация о встрече близ Кетцина, в 15 километрах к северу-западу от Потсдама, передовых частей маршала Конева, наступавших на Берлин с юга, с такими же частями маршала Жукова, прорывавшимися к столице Третьего рейха с севера».^[9]

Вечером Кейтель выехал через Фюрстенберг на командный пункт генерала танкового корпуса СС Штайнера прямо на юг, надеясь прояснить там обстановку и перспективы его наступления.^[10]

Кольцо окружения вокруг германской 9-й армии и части германской 4-й танковой армии замкнулось.^[11]

Генералу Риттеру фон Грейму было приказано прибыть из Мюнхена к Адольфу Гитлеру в Берлин.^[12][13]

Создан оперативный штаб Верховного командования вермахта для Южной Германии.^[14]

Содержание 1 Вооружённые силы 1.1 9-я армия 1.2 12-я армия 1.2.1 20-й корпус 2 Берлин 3 Примечания

[править] Вооружённые силы

[править] 9-я армия

Остатки германской 9-й армии были окончательно окружены 24 апреля — после того как их оттеснили в лес Шпрее к юго-востоку от Берлина.^[15]

Воспоминания Герхарда Больдта: «Поздно вечером из штаба группы армий „Висла“ нас известили о тяжёлых оборонительных боях, которые ведёт 9-я армия на линии Люббен — Губен — Франкфурт — Фюрстенвальде».^[16]

[править] 12-я армия

[править] 20-й корпус

20-й корпус армии генерала Венка начал наступление в восточном направлении.^[17]

[править] Берлин

Основная статья: Берлин 24 апреля 1945 года

Около 05:30 Герхарда Больдта разбудили оглушительные разрывы артиллерийских снарядов, пять или шесть из них упали совсем близко от канцелярии, а в 06:00 советские войска возобновили регулярный обстрел ставки Гитлера; разрывы следовали один за другим с интервалом в три минуты, как накануне.^[18]

Комендантом Берлина был назначен командир отошедшего на улицы города 56-го танкового корпуса генерал артиллерии Гельмут Вейдлинг.^[19][20]

С полудня в качестве крайней меры спешно готовили взлётно-посадочную полосу в центре Берлина, на проспекте по обе стороны от Колонны Победы.^[21]

Ближе к вечеру обстрел центральных кварталов Берлина заметно усилился.^[22]

Группа бойцов дивизии СС «Шарлемань» прибыла в Берлин около 22:00 24 апреля.^[23]

Вражеское кольцо вокруг Имперской канцелярии стало ещё теснее.^[24]

[править] Примечания

1. ↑ [1]
2. ↑ [2]
3. ↑ [3]
4. ↑ [4]
5. ↑ [5]
6. ↑ [6]
7. ↑ [7]
8. ↑ [8]
9. ↑ [9]
10. ↑ [10]
11. ↑ [11]
12. ↑ [12]
13. ↑ [13]
14. ↑ [14]
15. ↑ [15]
16. ↑ [16]
17. ↑ [17]
18. ↑ [18]
19. ↑ [19]
20. ↑ [20]
21. ↑ [21]
22. ↑ [22]
23. ↑ [23]
24. ↑ [24]