Германия 22 апреля 1945 года

Материал из Documentation.

Воспоминания Герхарда Больдта: «22 апреля плохие новости посыпались словно из рога изобилия как с Северного, так и с Южного фронта, и распространились молниеносно по коридорам и комнатам нашей штаб-квартиры. Я не успевал класть телефонную трубку. Каждый хотел знать, состоится ли очередное совещание у генерала Кребса, учитывая дурные вести. И я неизбежно отвечал, что состоится, как обычно, в 11.00, но тут же, в нарушение приказа моего начальника, советовал на всякий случай быть готовым к поспешной эвакуации.»^[1]

Рано утром адмирал Дёниц и его штаб отправились из Берлина.^[2]

Утром генерал Вейдлинг собрал на совещание своих командиров дивизий.^[3]

С раннего утра до 15 часов Адольф Гитлер сидел на телефоне и пытался выяснить на различных КП, как развивается контрудар Штейнера.^[4]

В полдень генерал Кребс обрисовал Гитлеру обстановку на Восточном фронте и резко ухудшившееся положение вокруг Берлина.^[5]

В 13:00 поступил приказ Гитлера передислоцировать Генеральный штаб в Потсдам-Айхе, в казармы военно-воздушных сил.^[6]

Герхард Больдт ровно в 14:00 миновал входные ворота комплекса Майбах-II и с колонной автомашин административного отдела Генерального штаба взял курс на Потсдам. Генерал Кребс с адъютантом выехали туда же пятнадцатью минутами раньше. Воспоминания Герхарда Больдта: «По шоссе нескончаемой вереницей двигались сотни тысяч людей на повозках, велосипедах, но большинство пешком с ручными тележками и детскими колясками — все стремились на запад, куда-нибудь, лишь бы уйти подальше от вражеских войск. Повсюду на городских и деревенских заставах занимали боевые позиции наши танки. На возведенных наспех искусственных заграждениях и баррикадах играли дети, по-настоящему еще не осознававшие весь трагизм надвигавшейся смертельной опасности. С бумажными шлемами на головах и деревянными мечами в руках, они весело махали нам, желая доброго пути. С трудом пробиваясь сквозь плотный поток беженцев, мы стремились в Потсдам. Ехавший навстречу мотоциклист рассказал нам, что русская артиллерия уже обстреливает центральную часть Берлина, на Доротеештрассе якобы уже имеются первые жертвы среди гражданского населения. <…> Следуя из Цоссена в Берлин с автоколонной, мне пришлось по дороге задержаться, чтобы подождать, пока подтянутся отставшие автомашины. Низко над головами пронеслись два немецких самолета, направляясь на восток. Издалека, подобно глухим раскатам весеннего грома, доносился сплошной несмолкаемый гул гигантского сражения. Возле железнодорожной станции Потсдам мы миновали около 20 или 30 неразорвавшихся авиабомб, оставшихся после последнего воздушного налета. У мостов возле потсдамского дворца мы были вынуждены задержаться: путь нам преградили тысячи автомашин, скопившихся у противотанковых заграждений. Я вышел из автомобиля и попытался навести хоть какой-то порядок среди огромной толпы возбужденных водителей, простых обывателей с повозками и ручными тележками, матерей с детьми на руках, завернутыми в одеяла, — все страшно напуганные и растерянные. На наших глазах саперы спешно минировали оба моста, используя взрывчатку и неразорвавшиеся авиабомбы. В конце концов мы все-таки проехали в город. Дальше мы следовали боковыми улочками: большинство главных магистралей были загромождены остатками, разрушенных домов и пестрели кратерами от бомб. Колокола бывшей гарнизонной церкви Потсдама <…> валялись среди мусора и обуглившихся деревянных конструкций, пустые глазницы выгоревшей церкви горестно взирали на нас. Когда мы прибыли к месту назначения — казарме в Потсдам-Айхе, — нас встретили работники штаба, выехавшие из Цоссена раньше нас, и целый ворох поручений, посыпавшихся со всех сторон.»^[7]

Воспоминания Кейтеля: «Днём 22 апреля в наше обычное время мы прибыли на военное совещание. Я тут же заметил, что в атмосфере вокруг как будто нависли свинцовые облака: лицо у фюрера было желтовато-серого оттенка и словно окаменелым. Он был необычайно нервозен, его мысли постоянно блуждали, и он дважды выходил из зала совещаний в его личную комнату за соседней дверью.»^[8]

Во второй половине дня на докладе в Рейхсканцелярии Йодль и Кребс были поставлены в тупик вопросом Гитлера «А где Штайнер с его армией?».^[9]

Во второй половине дня последовали один за другим следующие приказы и распоряжения:^[10]

1. 9-й армии, которая по-прежнему ведет ожесточенные бои в районе Франкфурта и все еще удерживает отдельные позиции на Одере, следует пробиваться в западном направлении, имея целью объединиться с армией Венка.
2. Генерал-фельдмаршалу Кейтелю незамедлительно отправиться в армию Венка, оценить на месте обстановку и лично отдать приказ объединиться с 9-й армией и сняться с Американского фронта. Затем ему следует подготовить удар в направлении Ферч, к юго-западу от Потсдама, с целью деблокирования Берлина.
3. Йодлю силами армии Штейнера организовать наступление на Берлин из района севернее Ораниенбурга.
4. Гросс-адмиралу Дёницу дано указание прекратить все остальные военные операции и сосредоточить усилия на защите Берлина.
5. Геббельс, как верховный комиссар обороны Берлина, уполномочен мобилизовать любые внутренние силы и средства для нужд обороны города.

В 17:00 командующий советской 28-й армии получил директиву Военного совета 1-го Украинского фронта, в которой было сказано следующее: «Котбусская группировка противника отходит на Берлин. С целью не допустить в Берлин, окружить его совместно с частями 1 Белорусского фронта в лесу юго-восточнее и восточнее Берлин. Приказываю: Командующему 28 Армией две стрелковые дивизии поставить фронтом на восток на рубеже: Тойпиц, Гросс-Бештен, Кёнигс-Вустерхаузен, Бендорф. Перехватить дороги, междуозерные дефиле прочной противотанковой и противопехотной обороной. Главными силами, во взаимодействии с 3 ТА наступать на Берлин.»^[11]

В 17:15 из Рейхсканцелярии в штаб группы армий «Висла» была отправлена телеграмма: «III танковому корпусу СС категорически приказывается выступить непосредственно сегодня. Фюрер ждет, что наступление начнется еще сегодня. Генерал Кребс лично свяжется со Штайнером позднее.»^[12]

В 20:00, когда с наиболее неотложными делами было покончено, из имперской канцелярии вернулся совершенно измотанный майор фон Фрайтаг-Лорингхофен.^[13]

Вечером Йодль во всех подробностях проинформировал генерала Коллера, начальника генштаба люфтваффе, о намерениях Гитлера остаться в Берлине.^[14]

Вечером Шелленбергу удалось убедить Гиммлера не возвращаться в бункер Гитлера.^[15]

Воспоминания Кейтеля: «В конце концов незадолго до полуночи мне удалось найти Венка в одиноко стоящем домике лесника. Отыскать это место нам удалось по чистой случайности, поскольку я встретил курьера на мотоцикле, который сначала проводил меня в штаб генерала Кёллера, а генерал Кёллер, в свою очередь, предоставил мне водителя, который знал лесные проезды к штабу 12-й армии.»^[16]

Кольцо вокруг трёх корпусов германской 9-й армии почти замкнулось. Между частями 3-й гв. танковой армии П. С. Рыбалко 1-го Украинского фронта и 8-й гв. армии В. И. Чуйкова 1-го Белорусского фронта оставался коридор шириной около 12 км.^[17]

Ставка Верховного главнокомандования вооруженных сил Германии была переведена в Крампниц близ Потсдама.^[18]

Кейтель и Йодль начали решительно настаивать, чтобы Гитлер покинул Берлин.^[19]

Адмирал Дёниц и его штаб прибыли в свой новый штаб в населённом пункте Плен.^[20]

Адмирал Дениц получил от Гитлера телеграмму следующего содержания: «Битва за Берлин — решающая для судеб Германии. Все остальные задачи имеют второстепенное значение. Отложить все мероприятия военно-морских сил и поддержать Берлин переброской в город войск воздушным путём, по воде и суше.»^[21]

[править] Совещание в Имперской канцелярии (изложение Герхарда Больдта)

В этот момент в имперской канцелярии шло последнее совещание с участием фюрера. К сожалению, мне не довелось на нем присутствовать: пришлось руководить перевозкой штабного имущества. Однако, как только фон Фрайтаг-Лорингхофен и генерал Кребс вернулись в штаб, они информировали меня о ходе совещания. В последний раз Гитлер собрал в своем обширном кабинете всех военных, партийных и государственных руководителей, которые еще пребывали в столице Третьего рейха или где-нибудь поблизости. И совещание началось 22 апреля, как обычно, с доклада Йодля и Кребса. Гитлер слушал довольно безучастно и, только когда Кребс заговорил о военных действиях на территории между Судетами и Штеттином, заметно оживился и стал проявлять интерес. Со слов Кребса, к тому моменту русские юго-западнее Берлина достигли рубежей восточнее линии Тройенбритцен — Белиц — Тельтов. К северу от столицы бои развернулись на подступах к Лихтенбергу, Нидешёнхаузен и Фронау. Танки противника были уже замечены на Пренцлауераллее. В ходе предпринятых отчаянных атак противник занял Ораниенбург. Это означало, что через день или самое большее через два Берлин окажется в плотном кольце вражеских войск. На этом месте Гитлер прервал докладчика и спросил, где находится генерал СС Штейнер со своей армейской группой. Дело в том, что еще 20 апреля фюрер приказал нанести мощный фланговый удар по войскам противника, наступавшим на Ораниенбург. После непродолжительной паузы Гитлеру объяснили, что фланговая атака не состоялась и что только из-за переброски наиболее боеспособных частей, оборонявших Берлин, в помощь Штейнеру русским удалось преодолеть ослабленную оборону к северу и северо-востоку от столицы и достичь внешних окраин Берлина.^[22]

Тут Гитлер не выдержал и приказал покинуть помещение всем, кроме Кейтеля, Кребса, Йодля, Бургдорфа и Бормана. В комнате некоторое время царила напряжённая и угрожающая тишина. Но вот, будто под воздействием неведомой силы, Гитлер вскочил на ноги и разразился неистовой бранью. Лицо его попеременно то бледнело, то багровело, и он трясся, как в лихорадке, хрипло крича об измене, трусости, неподчинении. Как и в прежние необузданные взрывы ярости, Гитлер обвинял во всех бедах и неудачах вооружённые силы и войска СС. В конце концов он в категорической форме заявил, что отказывается покинуть город, остаётся с берлинцами и будет лично руководить сражением. Затем присутствовавшие свидетели этой сцены увидели, как Гитлер внезапно смолк и опустился в кресло совершенно изнемождённый. Контраст с предшествовавшим припадком был разительным. Согнувшись на сиденье, Гитлер рыдал как малое дитя и впервые, не оправдываясь, открыто признал своё поражение.^[23]

— Всё кончено, — сказал он. — Война проиграна. Я должен застрелиться.^[24]

Почти пять минут собравшиеся в совещательной комнате, не зная, что предпринять, хранили молчание. Первым его нарушил Йодль. Говоря спокойно, но твёрдо и тщательно подбирая слова, он напомнил Гитлеру о его долге перед немецким народом и вооружёнными силами. Другие тоже попытались успокоить Гитлера, вселить новую надежду, напоминая ему об обширных немецких территориях на севере и юге Германии, которые по-прежнему стойко защищают верные своему долгу войска.^[25]

[править] Ссылки

• Последние дни Третьего Рейха: неизвестное об известном

[править] Примечания

1. ↑ [1]
2. ↑ У стен Берлина / И. Б. Мощанский. — М.: Вече, 2010
3. ↑ [2]
4. ↑ [3]
5. ↑ [4]
6. ↑ [5]
7. ↑ [6]
8. ↑ [7]
9. ↑ [8]
10. ↑ [9]
11. ↑ [10]
12. ↑ [11]
13. ↑ [12]
14. ↑ [13]
15. ↑ [14]
16. ↑ [15]
17. ↑ [16]
18. ↑ [17]
19. ↑ [18]
20. ↑ У стен Берлина / И. Б. Мощанский. — М.: Вече, 2010
21. ↑ У стен Берлина / И. Б. Мощанский. — М.: Вече, 2010
22. ↑ [19]
23. ↑ [20]
24. ↑ [21]
25. ↑ [22]