Политика США в Центральной Азии и Закавказье

Материал из Documentation.

Процесс дипломатического признания новых независимых государств (ННГ), возникших после распада СССР, со стороны США проходил в конце 1991 — первой половине 1992 года. Одной из последних американцами была признана Грузия, ситуация в которой отличалась особой нестабильностью. 1992 год — год президентских выборов в США — предоставлял не самую благоприятную почву для активизации американского внешнеполитического курса по отношению к ННГ региона. Поэтому в этот период Вашингтон своё первостепенное внимание сосредоточил на проблемах, напрямую связанных с обеспечением национальной безопасности США.

Применительно к Центральной Азии таковым являлся вопрос о ядерном оружии СССР, которое находилось на территории Казахстана. Проблемы, связанные с его выводом в Россию и признанием Казахстаном своего статуса как государства, не обладающего ядерным оружием, и подписанием им Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), стали, пожалуй, главным приоритетом центрально-азиатской политики администрации Джорджа Буша-старшего в последний год его пребывания у власти. В мае 1992 года Казахстан подписал Лиссабонский протокол к договору СНВ-1. Казахстан стал одним из получателей американских средств по программе Нанна-Лугара («Программе по совместному уменьшению угрозы», «Cooperative Threat Reduction Program»), направленной в данном случае на содействие в демонтаже пусковых шахт для межконтинентальных баллистических ракет, а также на вывоз казахстанского высокообогащённого урана в США. Другим важным аспектом политики Дж. Буша-ст. по отношению к ННГ стала подготовка в апреле 1992 года законопроекта «О поддержке свободы», который предусматривал американскую правительственную помощь ННГ как непосредственно, так и через МВФ. Закон этот был одобрен Конгрессом и подписан президентом Дж. Бушем 30 октября 1992 года — то есть буквально за неделю до президентских выборов в США, на которых он потерпел поражение и уступил свое место демократу Биллу Клинтону.

Приход к власти Б.Клинтона ознаменовал начало нового этапа в политике США по отношению к ННГ. Главной его составляющей можно назвать курс на ослабление влияния России на постсоветском пространстве и, параллельно этому, усиление американского проникновения в данные регионы. В своей военно-политической плоскости этот курс нашел свое формальное выражение в послании Б.Клинтона Конгрессу в январе 1994 г., в котором он призвал к «ограничительной» трактовке принятой незадолго до этого Военной доктрины России 1993 г. Возможность для российских войск действовать, согласно этой доктрине, по периметру границ бывшего СССР Клинтон призвал ограничить обязательным согласием тех ННГ, с территории которых эти акции будут осуществляться и строгим соблюдением норм международного права. Другой аспект этого «ограничительного» подхода состоял в том, что США назвали неприемлемой ситуацию, при которой российские войска начали бы военную интервенцию в ННГ для защиты русского населения1. В сфере внешней политики этот новый курс нашел свое выражение в концепции «расширения» и «вовлечения» (engagement), которую официально озвучил осенью 1993 г. тогдашний помощник президента США по национальной безопасности Э.Лейк2. Важной составной частью «вовлечения» называлось оказание Вашингтоном поддержки становлению ННГ и демократическим преобразованиям в них. Наконец, применительно к конфликтам, вспыхнувшим в ННГ в Центральной Азии и Закавказье, администрация Б.Клинтона также заявила о своей активистской позиции и о намерении полностью включиться в процесс по их урегулированию. Для большей эффективности этих усилий в августе 1993 г. был назначен специальный координатор от США по урегулированию конфликтов в СНГ (Дж. Коллинз) и было создано соответствующее подразделение в госдепартаменте. Фактически эти решения стали началом долговременного курса США на замену «внутреннего» миротворчества в СНГ, осуществляемого силами самих государств Содружества, на миротворчество «интернациональное», в рамках которого Россия не получала бы определяющего влияния. В рамках этого курса США стали активным участником Минской группы ОБСЕ по урегулированию карабахского конфликта. Что касается геополитических раскладов, то приоритетной задачей США в Центральной Азии стала борьба за обеспечение как можно более дистанцированной от России внешнеполитической линии со стороны двух наиболее значимых республик региона — Казахстана и Узбекистана. В Закавказье тот же акцент был сделан применительно к Грузии и Азербайджану. Несмотря на этот курс, оппоненты Клинтона обвиняли его в невнимании к закреплению России в СНГ. Тема о «российском неоимпериализме» в СНГ получила свое отражение и в президентской кампании в США в 1996 г. Для характерного примера можно привести заявление тогдашнего республиканского кандидата Б.Доула от 16 июня 1996 г. по случаю президентских выборов в России: «…В течение слишком долгого времени президент Клинтон не обращал внимание или находил оправдание в отношении вызывающего тревогу поведения России по отношению к другим независимым государствам, возникшим на месте бывшего Советского Союза». В середине 1990-х гг. в кавказскую политику США добавились новые приоритеты. В ней все более важное значение стал приобретать нефтяной фактор. Игры вокруг ожидавшейся «большой» каспийской нефти и маршруты предполагаемых трубопроводов стали приоритетными темами для США в регионе1. В подписанном в конце 1994 г. т. н. «контракте века» о разработке азербайджанской нефти и создании международного консорциума «АМОК» американские компании получили примерно 40%-ную долю. Для реализации геополитически выгодных для США маршрутов каспийских трубопроводов, идущих в обход России (в первую очередь, Баку — Джейхан, но также и Баку — Супса), Вашингтон столкнулся с необходимостью укрепления субрегиональной стабильности в зоне прохождения нефтяных трубопроводов. В связи с этим США стали уделять гораздо более серьезное внимание своему влиянию на урегулирование карабахской проблемы и на обеспечение внутриполитической стабильности в Грузии. Большой скандал в этой связи вызвало принятие Палатой представителей США т. н. «поправки Портера», разрешавшей прямую правительственную помощь США Нагорному Карабаху. Этот шаг поставил под удар американско-азербайджанские отношения, и, в конечном итоге, эта поправка была отклонена, несмотря на протесты Армении2. В то же время, серьезным объектом внутриполитической борьбы в США, затронувшей и Конгресс, и администрацию, стала борьба за предоставление Азербайджану полноправного статуса как получателя американской помощи в рамках вышеупомянутого «Акта о поддержке свободы». Поправка к этому закону запрещала предоставление американской помощи Азербайджану до окончания войны в Нагорном Карабахе, она продолжала действовать и после войны. Отмена этих ограничений серьезно обсуждалась в Вашингтоне, и постепенно суть этой поправки была сведена на нет все новыми сферами американо-азербайджанских отношений, которые изымались из-под ее действия. В Грузии после прихода к власти Э.Шеварднадзе его фигура стала рассматриваться в качестве важного союзника США на Кавказе. Способствовали этому и тесные контакты, установленные Шеварднадзе с политической элитой США в период его работы министром иностранных дел СССР. При этом, как следует из воспоминаний тогдашнего госсекретаря США Дж. Бейкера, он уже тогда «был поражен тем, что министр великого Советского Союза более всего думает о своей закавказской родине, не скрывая этого от американской стороны на переговорах»1. В периоды обострений конфликта с Абхазией и разбалансировки внутриполитической ситуации в стране официальные представители США публично выражали свою поддержку грузинскому президенту. К примеру, в сентябре 1993 г. посол США в России Т.Пикеринг заявил: «…Соединенные Штаты стоят и будут продолжать стоять на стороне грузинского лидера Эдуарда Шеварднадзе… Грузинский руководитель должен быть уверен в том, что мы готовы ему помогать»2. Под контролем американцев оказалась даже личная безопасность Э.Шеварднадзе. В июле 1993 г. по поручению Б.Клинтона ЦРУ провело спецподготовку личной охраны Шеварднадзе и обеспечило ее необходимыми техническими средствами. В августе 1993 г. Э.Шеварднадзе публично озвучил свое намерение запросить содействия США в подготовке военных кадров Грузии3. Грузинская тема оставалась в фокусе внешнеполитической риторики Вашингтона и дальше. В немалой степени этому способствовала деятельность созданной в кулуарах Конгресса США лоббистской структуры под названием «Друзья Грузии». В ноябре 1996 г. в своем послании этим «друзьям» президент Б.Клинтон заявил: «Мы вместе должны работать, чтобы укрепить полную независимость Грузии, добиться ее расцвета и территориальной целостности, что является предметом нашей общей заботы»4. Что касается ННГ в Центральной Азии, то в отношении Узбекистана американские власти примерно до 1996—1997 гг. занимали сдержанно-выжидательную позицию, связанную с нарушениями прав человека в этой республике, а применительно к Казахстану США практически с самого начала отношений взяли курс на тесное сотрудничество. В 1994 г. на высшем уровне была подписана двухсторонняя Хартия о демократическом партнерстве, где было заявлено о нацеленности сторон на развитие «прочных и долгосрочных отношений дружбы, взаимопонимания, доверия и уважения»5. С Узбекистаном ситуация была более сложной. В первой половине 1990-х гг. американские власти настороженно относились к политике президента И.Каримова и нередко выступали с обвинениями в нарушениях прав человека в Узбекистане, прежде всего, политических прав оппозиции. В свою очередь, Узбекистан обвинял американцев в нарушении суверенитета и вмешательстве во внутренние дела. В августе 1992 г. И.Каримов выступил с резкой критикой посольства США в Ташкенте за контакты с политической оппозицией и тенденциозные оценки внутриполитических процессов в стране1. Эти конфликты, однако, не мешали экономическим узбекистанскоамериканским сделкам. Уже в 1992 г. было создано двухстороннее СП по добыче узбекского золота «Заравшан-Ньюмонт». Перелом же в политических отношениях произошел в 1995—1997 гг., после чего Узбекистан в значительной степени стал протагонистом в продвижении американских интересов в постсоветской Центральной Азии. Эта смена курса США является весьма показательной и может рассматриваться как характерный пример прагматизма американской внешней политики по отношению к ННГ. Среди причин этого поворота можно выделить следующие: — правящему режиму в Узбекистане удалось успешно консолидироваться, в результате чего оппозиция первых постсоветских лет (движение «Бирлик» и партия «Эрк») практически утратила какое бы то ни было влияние на ситуацию в стране. Поддерживать ее извне уже не имело политического смысла; — Казахстан, на который американцы пытались сделать ставку ранее, несмотря на нарушения прав русского населения страны, не желал, тем не менее, занимать подчеркнуто антироссийскую позицию в своей внешней политике и превращаться в проводника исключительно американских интересов. Следовательно, американцы столкнулись с необходимостью искать нового приоритетного партнера в регионе; — появление талибского режима в Афганистане сделало для США стратегически важными отношения с Узбекистаном как в силу пограничного положения этой страны, так и из-за наличия узбекской диаспоры в Афганистане, резко оппозиционной талибам (генерал Дустом); — не последнюю роль сыграл и личностный фактор. В Узбекистане (как, впрочем, и в других ННГ) закрепление проамериканских настроений среди правящей элиты во многом зависело от профессионализма и эффективности действий посла США в этой стране и его контактов с местными политиками и СМИ. В этой связи роль второго посла США в Ташкенте С.Эскудеро (1995—1997 гг.) в повороте Узбекистана к проамериканскому курсу была достаточно важной. В результате всех этих факторов геополитическая ситуация в Центральной Азии изменилась, и Узбекистан вслед за Украиной, Грузией и Азербайджаном примкнул к фактической американской клиентеле в СНГ1. Символическим признанием этих изменений со стороны Вашингтона стала первая личная встреча Б.Клинтона с И.Каримовым в июне 1996 г. (до этого Вашингтон уклонялся от встреч на высшем уровне с Узбекистаном, в отличие от многих других ННГ, с которыми первые двухсторонние саммиты американцы провели еще в 1993—1994 гг.). Стремление к союзу с США со стороны Ташкента порой доходило и до гротеска. Так, в ноябре 1996 г., когда на Генеральной ассамблее ООН принималась резолюция с осуждением американского экономического эмбарго против Кубы, против нее проголосовали только три государства — сами США, Израиль и Узбекистан. В ходе очередного обострения иракского кризиса в 1998—1999 гг. Узбекистан также выступил в поддержку «решимости» США применить силу против багдадского режима. Вслед за сменой внешнеполитического курса изменилась и военная политика Узбекистана. В ней все больший акцент начал делаться на двухстороннее сотрудничество с США. Узбекистан стал одним из самых активных в Центральной Азии участников натовской программы «Партнерство ради мира». Однако ташкентские власти прекрасно понимали, что расширение НАТО в обозримой перспективе не затронет Центральную Азию, поэтому узбекские военные стали делать на укрепление двухсторонних военных связей с США не меньший акцент, чем на институциональное сотрудничество с НАТО. Одной из целей такой политики являлось стремление Ташкента заручиться американскими гарантиями безопасности на случай обострения ситуации в Афганистане и переноса внутриафганских столкновений на узбекскую территорию. Активизация деятельности в Ферганской долине в 1997—1999 гг. экстремистов из Исламского движения Узбекистана также способствовала тому, что официальный Ташкент стремился сделать свои военные связи с США как можно более прочными. Следует отметить, что главная цель этой политики так и не была достигнута, и США практически уклонились от предоставления Узбекистану всеобъемлющих военных гарантий безопасности (по образцу, например, американо-японских), но военное присутствие США в Узбекистане пошло по нарастающей. Начиная с 1997 г. контингенты вооруженных сил США стали принимать активное участие в учениях Центрально-азиатского миротворческого батальона, созданного Узбекистаном, Казахстаном и Киргизией. С 1996 г. ежегодно США выделяли определенную финансовую поддержку на развитие узбекской армии. В 1996—1997 гг. Узбекистан делал заявления о необходимости найти нового главного поставщика вооружений для своей армии вместо России. В первую очередь эти заявления были адресованы США1. Эти факторы привели к постепенном росту внимания к центральноазиатским проблемам и в аналитических кругах США. Весьма показательным событием стало открытие в октябре 1996 г. Института Центральной Азии при Школе перспективных международных исследований им. Дж. Гопкинса. В итоге, в середине 1990-х гг. американской дипломатии удалось закрепить антироссийский крен в политике ряда государств СНГ и, что более важно, кристаллизовать эти государства в более или менее единую группу. Все это и привело к объединению в 1997 г. Грузии, Украины, Азербайджана и Молдавии в блок ГУАМ, ставший, пожалуй, самым серьезным вызовом российским национальным интересам в СНГ за все время существования Содружества. В апреле 1999 г. в ходе Вашингтонского саммита НАТО к этому блоку присоединился Узбекистан, и аббревиатура ГУАМ была заменена на более непроизносимую ГУУАМ. Что характерно, имена американских дипломатов Р.Морнингстара, советника президента и госсекретаря по каспийской нефти, и С.Сестановича, нового помощника госсекретаря США по ННГ, регулярно озвучивались в СМИ в связи с мероприятиями по созданию и укреплению ГУАМ. Без американского «стимула» к объединению не обошлось и здесь. Первоначально главной целью ГУАМ называлось исключительно развитие транспортной и нефтепроводной инфраструктуры (проекты «нового шелкового пути» через коридор ТRАСЕCА и транспортировки каспийской нефти по маршруту Баку — Супса — Одесса — Броды), но постепенно все более значимым становилось и военное измерение ГУАМ. Это выразилось в намерении создания совместных миротворческих контингентов, в планах совместной борьбы с «агрессивным сепаратизмом» — идеях, встречавшими поддержку и помощь со стороны США, которые таким образом получали новые возможности для своего военного присутствия на южном фланге СНГ. Еще одним важным шагом в этом направлении, который в значительной степени изменил стратегическую картину в регионе, стало объявление США в 1999 г. о включении южного фланга СНГ в «зону ответственности» командования Центральной группировки вооруженных сил США (CENTCOM), которое осуществляет американские военные акции на Среднем Востоке. Таким образом, и суверенитет, и границы центрально-азиатских ННГ уже не рассматривались как препятствия на пути реализации военных операций США. При этом крайне важно подчеркнуть, что командующий CENTCOM генерал Т.Фрэнкс открыто заявил, что действия его группировки в постсоветской Центральной Азии будут определяться не столько талибской угрозой, сколько тем, какую политику эти страны проводят в отношении России1. Недвусмысленный угрожающий тон этого заявления весьма показателен. В результате, в последние годы XX века серьёзные внешнеполитические акции многих стран-членов ГУУАМ (прежде всего, на российском направлении) в буквальном смысле слова определялись Вашингтоном. Показательным примером тому являются переговоры с Грузией о пропуске российских пограничников через ее территорию в начале контртеррористической операции в Чечне в октябре 1999 г. Э.Шеварднадзе сначала согласился на российские предложения, а затем неожиданно отказал. По этому поводу в своих мемуарах Е. М. Примаков отметил следующее: «Уже после ухода из правительства я принимал в Государственной Думе специального помощника госсекретаря США по новым независимым государствам С.Сестановича… Сестанович признался, что между вечерним согласием на проход наших войск и утренним отказом от этого Шеварднадзе советовался с ним»2. Таким образом, видно, как президенты суверенных государств СНГ получали инструкции от второстепенных чиновников из Вашингтона и в точности их выполняли. Ситуация достаточно красноречивая. Положение начало меняться после избрания президентом России В. В. Путина в марте 2000 г. СНГ было объявлено важнейшим приоритетом российской внешней политики. Россия, по контрасту с предыдущим периодом, стала проводить гораздо более четкую и продуманную политику в этом регионе. Все это привело к тому, что антироссийская и проамериканская направленность некоторых членов блока ГУУАМ начала становиться менее выраженной. Применительно к государствам южного фланга СНГ такая эволюция произошла с Узбекистаном, который приостановил свое членство в ГУУАМ и вступил в Шанхайскую Организацию Сотрудничества (ШОС), и, в определенной степени, с Азербайджаном. С другой стороны, в новых условиях ряд членов ГУУАМ решил избрать путь еще большей радикализации своего антироссийского и проамериканского курса. Такую политику стала проводить Грузия3. И это встретило недвусмысленную поддержку со стороны США. Американский сенатор С.Браунбек, а за ним и политолог из фонда «Heritage» А.Коэн вообще заявили о том, что «Грузия — это граница между НАТО и новым шелковым путем»4. Качественно новый этап в американской политике в Центральной Азии наступил после событий 11 сентября 2001 г. Планируя свою ответную акцию по Афганистану, США поставили на повестку дня вопрос о предоставлении им как воздушного пространства СНГ для боевых вылетов, так и военно-воздушных баз и аэродромов на территории постсоветских центрально-азиатских республик. Таким образом, американцы заявили о своем намерении перейти еще через одну из пресловутых «красных линий» в постсоветской политике — добиться своего постоянного военного присутствия в ННГ (ранее войска США привлекались на южный фланг СНГ лишь для проведения учений) и, что еще более важно, свободы вести боевые действия с баз на территории СНГ. Российское руководство в условиях курса на военно-политическое сотрудничество с США в Афганистане не стало противодействовать этим планам. В результате, 7 октября 2001 г. (по иронии судьбы, в День Конституции СССР) американские войска начали закрепляться в Узбекистане. Им был предоставлен бывший советский военный аэропорт Карши (в западных источниках чаще именуемый как Ханабад). Еще одну базу США получили в Киргизии — в аэропорту Манас близ столицы страны. В настоящее время число американских военных в Узбекистане, по заявлению И.Каримова, составляет 2 тыс. чел.1 В Киргизии американцев и их натовских союзников немного меньше — 1,8 тыс. чел. Параллельно этому в Закавказье американцы получили право использования ряда военных баз в Грузии. Лидеры государств, принявших войска США, поначалу не стеснялись в эпитетах, описывая американских солдат как «спасителей». В ряде случаев не обходилось и без параллельных антироссийских сентенций. В частности, президент Узбекистана И.Каримов заявил в апреле 2002 г. следующее: «Решающую роль в снятии напряженности и опасности на южных рубежах Узбекистана сыграли исключительно США, их решимость и хорошо подготовленные вооруженные силы, а не участники Договора о коллективной безопасности в рамках СНГ»2. Конец 2001 и начало 2002 г. прошли в дискуссиях, как долго американцы намерены использовать эти базы. Несмотря на периодически озвучивавшиеся обещания, что США не намерены создавать постоянного военного присутствия в Центральной Азии и готовы вывести свои войска после завершения активной фазы боев в Афганистане, общая тенденция развития ситуации была прямо противоположной. В частности, командующий CENTCOM генерал Т.Фрэнкс прямо заявил, что американцы будут находиться в Центральной Азии «столько, сколько нужно». Не пугает американцев и то, что по исследованиям, проведенным госдепартаментом в апреле 2002 г., большинство населения этих двух стран Центральной Азии негативно оценивает появление американских войск на своей территории. В докладе делается предупреждение, что «если США злоупотребят гостеприимством в данном регионе, это может оттолкнуть ключевых союзников в войне против терроризма»3. Но при этом никаких предложений по выводу американских войск из Киргизии и Узбекистана не дается. В результате можно сделать вывод, что военное присутствие США на южном фланге СНГ становится, по крайней мере, в среднесрочной перспективе, постоянно действующим фактором геополитического расклада сил в регионе. Осознание этого факта вызвало и серьезную внутриполитическую дискуссию в России. Главным аргументом в пользу наличия вооруженных сил США на юге СНГ называлось то обстоятельство, что американцы примут на себя первый удар в случае активизации исламистов в центральноазиатских ННГ и тем самым фактически выступят в защиту российских национальных интересов. Главным же контраргументом было то, что США вряд ли захотят вмешиваться во внутренние конфликты в ННГ, ставить под угрозу жизнь своих военнослужащих и давать всеобъемлющие военные гарантии безопасности для правящих режимов в странах региона. Вопрос о том, какое из предположений окажется верным, остается открытым. В то же время следует отметить как весьма симптоматичный момент весьма сдержанную реакцию США на попытки Ташкента обратить американскую мощь на борьбу с оппозиционными экстремистами из Исламского движения Узбекистана (ИДУ). Военные и дипломатические представители США старались по этому вопросу использовать как можно более обтекаемые формулировки как до 11 сентября, так и после. В частности, откровенное нежелание США предпринимать оперативные действия по выяснению судьбы то ли убитого в Афганистане, то ли «воскресшего» лидера ИДУ Ходжаева (известного, как Джума Намангани)1 было весьма недвусмысленно доведено до узбекских властей. Госдепартамент США ограничился лишь тем, что порекомендовал в июле 2002 г. американским гражданам не ездить в Узбекистан из-за возможных терактов, а вокруг американского посольства в Ташкенте начали возводить дополнительный бетонный забор. В этой связи становится более вероятным сценарий, что США намерены использовать свое военное присутствие в постсоветской Центральной Азии только для стратегических геополитических целей и вряд ли решат вмешаться во внутриполитические проблемы региона, создаваемые местными исламистами. Более того, в августе 2002 г. стало ясно, что США предпочли совсем иную стратегию действий в Центральной Азии, о которой ранее большинство экспертов даже не упоминало. 20 августа 2002 г. госдепартамент США выпустил специальный информационный доклад, в котором содержались сведения о качественном изменении политики США по отношению к Узбекистану и Киргизии — двум центрально-азиатским государствам, которые приняли военные контингенты США после 11 сентября 2001 г. Главное состояло в том, что Киргизия и Узбекистан становились объектом первоочередного внимания бюро по вопросам демократии, прав человека и труда госдепартамента США. Это подразделение госдепартамента обязывалось в кратчайший срок организовать работу по достижению следующих целей: — способствовать становлению политических партий в Узбекистане и Киргизии путем предоставления грантов на формирование и развитие политических партий демократической ориентации; — способствовать созданию типографских возможностей в этих странах, которые обеспечили бы доступ к свободным и независимым источникам информации; — поддержать программу укрепления «ответственной журналистики» в этих странах1. Никакое другое государство постсоветской Центральной Азии в таком контексте в этом докладе не упоминалось. В связи с этим становится вполне очевидно, что выпестованная таким образом «демократическая оппозиция» при поддержке «ответственных СМИ» должна будет рано или поздно начать серьезную борьбу за власть в обоих государствах, где США разместили свои воинские контингенты. Таким образом, ясно, что власти США сделали четкий акцент в своей среднесрочной политике в Центральной Азии по замене режимов Каримова и Акаева на полностью подконтрольную им проамериканскую клиентелу, действующую под патронажем соответствующих посольств США. Нет нужды упоминать, что такой вариант в случае его реализации будет способен в корне изменить геополитический расклад сил в постсоветской Центральной Азии. Не исключено, что такие марионеточные проамериканские правительства Узбекистана и Киргизии в случае их прихода к власти могут поставить вопрос о выходе из СНГ, ШОС, а в киргизском варианте — и из Договора о коллективной безопасности. В результате в Центральной Азии может сложиться новый проамериканский альянс, который, по всей видимости, будет гораздо более антироссийски настроенным, чем ГУУАМ. Соответственно, продекларированная осенью 2002 г. политика США по отношению к Узбекистану и Киргизии является серьезным вызовом российским национальным интересам и может привести к новому противостоянию России и США, теперь уже на южном фланге СНГ. Обозначенные в вышеупомянутом докладе госдепартамента США цели по формированию оппозиции властям в Киргизии и Узбекистане не остались пустыми декларациями. Соответствующие посольства США начали предпринимать активные мероприятия в данном направлении. В частности, американское посольство в Киргизии открыто поддержало оппозиционные выступления против президента А.Акаева и правительства страны, которые прошли в марте-мае 2002 г. Один из арестованных лидеров оппозиции, депутат местного парламента, был в конечном итоге освобожден властями, в том числе по требованию посла США Дж. О’Кифи. Далее, после того как в конце мая 2002 г. правительство Киргизии под давлением оппозиции было отправлено в отставку, госдепартамент США распространил следующее заявление: «Мы удовлетворены тем, что киргизские власти предприняли ряд шагов к восстановлению доверия со стороны общественности, однако публичные протесты продолжаются и люди требуют от властей большей подотчетности и прозрачности. Мы готовы помочь киргизскому правительству в принятии еще более конкретных мер к расширению диалога с гражданским обществом в целях устранения накопившихся противоречий»1. А заместитель помощника госсекретаря по делам Европы и Евразии Б.Линн Паско на слушаниях в сенате США в июне 2002 г. без обиняков заявил следующее: «Киргизия, которая отошла от своих первых обещаний, в этом году достигла критической точки. Кое-кто утверждал, что правительство могло счесть, будто имеет карт-бланш на ограничение прав человека, поскольку разрешило коалиции использовать свою военную базу в аэропорту Манас. Мы, разумеется, не отступили»2. Что касается Узбекистана, то здесь американские власти также решили вновь сделать акцент на проблематике прав человека и таким образом возвратились к теме, которую они сами же фактически «закрыли» в середине 1990-х гг., когда Узбекистан начал проводить клиентелистскую политику в отношении США. В июне 2002 г. на слушаниях в сенате США по американской политике в Центральной Азии помощник госсекретаря и начальник вышеупомянутого бюро госдепартамента по вопросам демократии, прав человека и труда Л.Крейнер сделал весьма примечательное заявление: «У нас нет иллюзий относительно того, что нарушения прав человека в Узбекистане прекратились. Нам известно о существовании около 7000 политзаключенных, и мы намерены и дальше требовать от правительства их освобождения. Несмотря на то, что число арестов заметно сократилось, мы знаем, что они продолжаются… В этой связи мы существенным образом расширяем нашу поддержку правозащитных групп за счет предоставления им помещений и ресурсов, которые остро необходимы им для продолжения своей важной работы. Вместе с нашим партнером организацией „Freedom House“ мое бюро намерено создать ресурсные центры для правозащитных неправительственных организаций, где они могли бы собираться, пользоваться возможностями Интернет, получать доступ к независимым газетам и другим СМИ»3. В итоге, на узбекском примере можно проследить последовательные стадии политики США по отношению к ННГ. Сначала, когда то или иное государство занимает нейтрально-осторожную позицию в отношении США, американские власти делают главный акцент в своей дипломатии и внешнеполитической пропаганде на нарушениях прав человека в этой стране (как было в Узбекистане в первой половине 1990-х гг.). Затем, если это государство заявляет о смене своего внешнеполитического курса и о намерении проводить исключительно проамериканскую линию, то и риторика США также меняется. Обвинения в нарушениях прав человека на официальном уровне прекращаются, и начинают делаться заявления о том, что ситуация в данной сфере в этой стране «улучшается» (Узбекистан во второй половине 1990-х гг.). Третий этап наступает, когда США разворачивают свое военное присутствие в этой стране и убеждаются, что у властей данного государства не хватает политической воли и ресурсов для того, чтобы выдавить американцев назад. В этом случае США становятся заинтересованными уже не просто в лояльном клиентелистском режиме в этой стране, а в своих прямых ставленниках во власти. В связи с этим вновь появляются обвинения в нарушении прав человека, а посольство США приступает к работе по формированию «демократической оппозиции» (Узбекистан и Киргизия в 2002 г.). Схема действий, как видно, достаточно показательна. Следует отметить также, что проблематика прав человека используется американцами лишь как инструмент не только в политических, но и в экономических целях. На южном фланге СНГ наиболее характерный пример в этом отношении в последние годы представляет Казахстан. В течение 2001 г. американцы активно обвиняли власти этой страны в коррупции и нарушении прав человека. Но после того как президент Н.Назарбаев в ходе своего визита в Вашингтон в декабре 2001 г. принял решение отказаться от планов строительства трубопроводов для прокачки казахской нефти в Иран и замкнуть ее потоки на нефтепровод Баку — Джейхан1, позиция США разительным образом изменилась. В 2002 г. официальные сентенции Вашингтона по внутренней политике Казахстана приобрели нейтральный характер. Таким образом, США в этом вопросе действовали с Казахстаном по той же логике, что и с Узбекистаном в середине 1990-х гг., только предметом обсуждения были не политические, а ресурсно-экономические вопросы. Следует отметить то, что нефтяной фактор оказывает серьезнейшее воздействие и на выработку общей политики США в регионе. Это проявляется и в кадровых назначениях. К примеру, после боев в Афганистане спецпредставителем США в этой стране был назначен З.Халилзад, который до этого был советником крупной нефтяной компании «Unocal». А в первые годы существования талибского режима в Кабуле именно «Unocal» пыталась вести с «Талибаном» переговоры о строительстве нефтеи газопроводов из Туркмении через Афганистан и Пакистан к побережью Индийского океана. Есть сведения, что именно З.Халилзад и занимался в «Unocal» этим проектом2. Таким образом, его выход на политическую арену Афганистана и Центральной Азии имеет и свою нефтяную подоплеку. На основании вышеизложенного в политике США по отношению к постсоветским государствам южного фланга СНГ можно выделить следующие этапы. 1991—1992 гг. — признание администрацией Дж. Буша-ст. новых независимых государств. Принятие решений о финансовой поддержке их демократического развития («Акт о поддержке свободы»). Акцент на выводе ядерного оружия из Казахстана и подписании государствами региона ДНЯО. 1993—1995 гг. — признание главной целью американской политики ограничения российского влияния в СНГ, провозглашение и реализация стратегии «вовлечения» по отношению к государствам региона, жесткая позиция в отношении прав человека в ННГ. 1996—2000 гг. — отказ от критики новых независимых государств изза нарушения прав человека в обмен на их клиентелистскую политику в отношении Вашингтона. Формирование проамериканской группировки государств внутри СНГ. Создание ГУАМ/ГУУАМ. Серьезнейшее влияние нефтяного фактора (ожидания «большой» каспийской нефти) на геополитическую игру США в регионе. Период с 2001 г. по настоящее время — отказ от односторонней проамериканской политики большинства членов ГУУАМ после активизации российской политики в СНГ. Качественное изменение геополитической ситуации в регионе после терактов 11 сентября 2001 г. Решение о масштабном военном присутствии США в ряде государств региона. Провозглашение принципиально новой американской политики по отношению к государствам, предоставившим США свои военные базы. Смещение акцента от поддержки правящих режимов этих стран на формирование полностью зависимой от США новой оппозиции. Соответственно этой логике развития можно выделить и основные «болевые точки», которые будут определять политику США в Центральной Азии и Закавказье на среднесрочную перспективу и которые могут решительным образом повлиять на российско-американские отношения: — динамика развития внутриполитической ситуации в Киргизии и Узбекистане — странах, где размещены американские военные базы и по отношению к которым США начали de facto проводить политику постепенной замены нынешних режимов новыми политическими силами, которые будут ориентированы исключительно на США. От того, удастся ли США осуществить этот план и сформировать новую проамериканскую группировку в Центральной Азии, будет зависеть и расклад сил в регионе, и характер отношений между Россией и США. А это, в свою очередь, позволит сделать вывод, насколько оправдал себя курс России на тесное сближение с США в связи с операцией в Афганистане; — ситуация вокруг Грузии в этом контексте может еще раньше стать своеобразной лакмусовой бумажкой, которая покажет прочность нового российско-американского партнерства. Принципиально важными являются вопросы о том, в какой степени США будут поддерживать антироссийскую политику режима Шеварднадзе, каким образом американцы будут реагировать на эволюцию ситуации в Абхазии, не произойдет ли в ближайшее время прямого столкновения России и США в Грузии (возможный сценарий: Россия, в соответствии со ст. 51 Устава ООН о праве на самооборону, примет решение проводить антитеррористические операции преследования в Панкисском ущелье, а в это время США будут использовать грузинские военные базы для операции против Ирака и объявят Грузию своим важнейшим союзником); — участие стран СНГ в антииракской военной кампании США. Если американцы начнут боевые действия против Ирака и решат использовать для своих самолетов военные базы в Узбекистане, Киргизии, Грузии и, возможно, других странах СНГ, то дадут ли правительства этих стран свое согласие на это, и если да, то как это повлияет на общую геополитическую ситуацию в регионе и его отношения с арабскими странами. Отдельный вопрос — спровоцируют ли эти американские акции волну нового исламского экстремизма в ННГ; — продолжение нефтяной игры вокруг Каспия. Ближайшие несколько лет должны будут показать, насколько оправданными были ожидания «большой» каспийской нефти, а «геополитика трубопроводов» сможет достаточно четко раскрыть общие долгосрочные цели США в данном регионе.

[править] Примечания