Собственность в СССР
Материал из Documentation.
В триаде, определяющей право собственности как право владеть, распоряжаться и пользоваться, первый элемент был наиболее консервативным в СССР. Государство реализовывало его в полной мере вплоть до 1988 года, назначая и сменяя высших руководителей предприятий. Права распоряжаться и пользоваться частично делегировались, причем соответствующие механизмы заметно эволюционировали. В довоенные годы выполнение распоряжений сверху, включая плановые задания, обеспечивалось почти исключительно мерами административного принуждения, партийной дисциплиной и репрессиями. Тем не менее уже с 1923 по 1936 г. на предприятиях действовал «фонд улучшения быта рабочих и служащих», а в 1936 г. его сменил «фонд директора»; оба эти фонда формировались из отчислений от прибыли. С 1955 г. фонд директора преобразуется в «фонд предприятия», достигающий 7-8 % фонда заработной платы и предназначенный для улучшения культурно-бытовых условий работников и совершенствования производства. Затем в 1967 г. на смену ему пришли фонды материального поощрения, социально-культурных мероприятий и развития производства. Схемы создания и расходования этих фондов экономического стимулирования менялись каждую пятилетку, а иногда и чаше. Выполнение или невыполнение плана все в большей мере становилось делом экономического выбора. Фонды стимулирования усиливали взаимозависимость работников, способствовали формированию единой цели трудового коллектива.[1]
Декларирование важнейшей роли трудового коллектива всегда было существенным элементом советской пропаганды. Хотя элементы рабочего самоуправления, возникшие после революции, были довольно быстро ликвидированы, государство стремилось к тому, чтобы «производственные отношения» занимали как можно больше места в жизни рядового работника. Предприятие распределяло квартиры, места в яслях и детских садах, путевки в дома отдыха и санатории, садовые участки, предоставляло возможность заниматься спортом или танцами, обеспечивало медицинское обслуживание и доступ ко многим другим видам услуг и дефицитным продуктам. Такой строй жизни находил поддержку в массовой коллективистской психологии и одновременно укреплял ее. Развитие системы экономического стимулирования ставило не только оплату труда, но и объем оказываемых работникам услуг во все большую зависимость от трудовых усилий коллектива и искусства его менеджеров.[1]
В любой системе менеджер испытывает давление с двух сторон: собственника (частного владельца, государства, акционеров) и коллектива работников. По мере ослабления государственного контроля руководители предприятия все в большей мере оказывались выразителями интересов трудового коллектива.[1]
С 1960-х годов объем прав государства по распоряжению предприятием законодательно ограничивается и сокращается. Многие годы предприятие было юридически беззащитно перед любыми предписаниями министерства; в произвольный момент ему могли изменить план или заставить приобрести ненужную или невыгодную продукцию. В 1962 г. Положение о поставках дало предприятиям право отказываться от подобной продукции, а статья 47 «Закона о предприятии» 1965 г. провозгласила, что министерства могут менять утвержденный годовой план предприятия лишь в исключительных случаях и с согласия его руководства. Разумеется, это не вызвало существенных реальных изменений, а было только намеком на их возможность.[1]
Директора предприятий, трудовые коллективы все более осознавали себя политической силой. Требования предоставить им большую свободу поддерживалось большинством интеллигенции, многими экономистами. «Закон о предприятии» 1987 г. был в значительной мере результатом их многолетнего совместного давления на партийно-правительственные органы. Жёсткие плановые задания отменялись почти 2 тысячам предприятий, планирование для них ограничивалось контрольными цифрами и государственными заказами. Постепенное уменьшение доли госзаказа было провозглашено важной задачей. Впервые ослаблялось право государственного владения предприятием: в духе идей рабочего самоуправления трудовым коллективам была предоставлена возможность выбирать директоров, правда, с последующим утверждением министерствами. В значительно большем объеме делегировалось и право пользования. Согласно так называемой второй схеме хозрасчета (одной из двух предлагавшихся предприятиям на выбор при реорганизации) фонд оплаты труда определялся как доход, уменьшенный на сумму материальных затрат, платежей в бюджет и отчислений в специальные фонды. Первая схема также открывала новые, хотя и не столь обширные возможности для увеличения заработной платы. Впоследствии государство попыталось ограничить ее рост, но привести клапан в прежнее положение было уже невозможно. Наиболее очевидным результатом ослабления централизованного контроля над предприятием стало резкое увеличение темпов роста доходов населения, которые намного превзошли (тоже несколько увеличившиеся) темпы роста выпуска потребительских благ и услуг. Рынок разбалансировалcя в еще большей мере, возник дефицит государственного бюджета. Закон 1987 г., предоставивший предприятиям вожделенную свободу, ускорил кризис советской экономики. И дело здесь не только в том. что этот закон не создал надлежащей системы ответственности, что директора по-прежнему уповали на государственную помощь, но и в особой «кооперативной» структуре отношений и интересов, сложившихся в процессе эволюции советского предприятия.[1]
Дискуссия о путях и формах приватизации началась с середины 1990 г. в связи с разработкой программ перехода к рыночной экономике. Из многочисленных предложений можно выделить три центральных идеи: 1) корпоратизация экономики; 2) переход к системе коллективных («народных») предприятий, владельцами которых являются коллективы их работников; 2) создание конкурентной системы, основанной на частной и акционерной собственности.[1]
Идея корпоратизации — создания крупных холдингов с перекрестным контролем над предприятиями — не нашла большого числа сторонников. В официальных документах отсутствует ее развернутое изложение. Государственные холдинги упоминаются в проекте Закона СССР «Об основных началах разгосударствления и приватизации предприятий», однако остается неясным, насколько важную роль отводят им авторы проекта. Хотя в этой первой официальной программе приватизации провозглашается многообразие форм собственности, в ней отсутствуют термины «частное предприятие» и «частная собственность». Характерно, что в перечне форм разгосударствления акционерное общество стоит на третьем месте — после арендного и коллективного предприятия, причем члены трудового коллектива названы первыми и в качестве возможных держателей акций. Проект предусматривал возможность выкупа арендованного предприятия и бесплатной передачи трудовому коллективу имущества с износом более 70 %, а также «отдельных объектов производственной и социальной инфраструктуры'». Таким образом, в этом документе доминировала коллективистская идея.[1]
Еще до публикации данного проекта, с конца 1990 г., когда стало ясно, что отраслевая система управления доживает последние месяцы, в стране развернулся процесс спонтанной приватизации. Иногда ее называют номенклатурно-бюрократической, поскольку одним из ее движущих мотивов было сохранение власти министерских чиновников. Министерства преобразовывались в концерны или ассоциации с правом управления собственностью государства. Например, Минлегпром РСФСР еще в марте 1991 г. стал ассоциацией «Рослегпром», объединившей 378 предприятий и организаций. Однако существовал и другой важный мотив — стремление трудовых коллективов легкой промышленности, розничной торговли, бытового обслуживания узаконить владение своими предприятиями. Наиболее популярной формой такой приватизации была аренда с последующим выкупом, а с начала 1991 г. — также конкурсы и аукционы. Ряд предприятий преобразовался в акционерные общества закрытого типа, при этом подписка распределялась в первую очередь среди их сотрудников.[1]
Спонтанная приватизация ускорила процесс распада государственной собственности и усилила власть коллективов.[1]
