Отношения СССР с Германией в 1940-х годах
Материал из Documentation.
12 марта 1940 года советско-финская война закончилась — Финляндия приняла жёсткие условия СССР. В Берлине приветствовали заключение мира, поскольку это освобождало Германию от необходимости защищать агрессивные действия СССР против финнов, а также положило конец, пусть временно, советским устремлениям захватить Прибалтику.[1]
Во исполнение обязательства консультироваться друг с другом, которое договаривающиеся стороны взяли на себя согласно статье 3 пакта о ненападении, граф Шуленбург 7 мая 1940 года, то есть за три дня до германского вторжения в Бельгию и Голландию, посетил Молотова, чтобы проинформировать его о предстоящей акции Германии. Молотов дал ясно понять, насколько она была желательна для советского правительства. «Советское правительство, — сказал он, — проявляет полное понимание того, что Германия должна защититься от англо-французского нападения».[2]
10 мая 1940 года Гитлер нанес решающий удар по Франции.[3]
Советское правительство, обеспокоенное неожиданными германскими успехами во Франции, решило ускоренными темпами расширить и укрепить свои позиции, чтобы извлечь максимальную пользу из заключенных с Германией соглашений о разграничении сфер обоюдных интересов.[4]
17 мая 1940 года Сталин передал через Молотова германскому послу в СССР свои «самые горячие поздравления в связи с успехами германских войск» во Франции. Но одновременно Молотов поставил посла в известность, что советское правительство направит в Прибалтийские страны своих специальных эмиссаров, чтобы обеспечить создание там новых, приемлемых для Советского правительства правительств. А ещё через пять дней Молотов сообщил германской стороне, что советское правительство решило — если потребуется, силой — осуществить возвращение Бессарабии и что оно претендует на Буковину.[5]
Полковник Вальтер Варлимонт, заместитель Йодля в ОКВ, вспоминает, что 29 июля 1940 года Йодль сообщил на совещании офицеров оперативного отдела, что «Гитлер намеревается напасть на СССР весной 1941 года».[6]
1 августа 1940 года Гальдер с офицерами генерального штаба приступил к разработке планов нападения на СССР.[7]
9 августа 1940 года Варлимонт выпустил свою первую директиву по подготовке районов развертывания на Востоке для прыжка на Советский Союз.[8]
Молотов 11 августа 1940 года предъявил Германии требование ликвидировать дипломатические представительства в Каунасе, Риге и Таллине в течение двух недель и закрыть консульства к 1 сентября 1940 года.[9]
3 сентября 1940 года Риббентроп телеграфом направил в Москву длинный меморандум, отрицая нарушение Германией Московского пакта и обвиняя в нарушении этого пакта СССР, который проглотил Прибалтийские страны и две румынские провинции, не проконсультировавшись с Берлином. Меморандум был составлен в сильных выражениях, и СССР ответил на него 21 сентября 1940 года в столь же жестком тоне. В своем ответе СССР вновь повторил, что Германия нарушила пакт, предупредил, что у СССР все еще есть интересы в Румынии, и в заключение выразил готовность Советского правительства, если статья, предусматривающая консультации, влечет за собой «определенные неудобства и ограничения» для Германии, внести поправки или убрать эту статью из договора.[10]
6 сентября 1940 года Йодль издал директиву по маскировке и введению противника в заблуждение: «Из этих наших перегруппировок у России ни в коем случае не должно сложиться впечатление, что мы подготавливаем наступление на Восток».[11]
13 октября 1940 года Риббентроп послал длинное письмо Сталину с целью воспрепятствовать усилению тревоги в Москве по поводу действий Германии. В немецком посольстве в Москве произошла некоторая задержка с доставкой этого письма по назначению, что вызвало у Риббентропа ярость и побудило его отправить телеграмму Шуленбургу, в которой он требовал объяснить, почему письмо было передано только 17 октября 1940 года и почему, «учитывая важность его содержания», оно не было вручено лично Сталину (посол вручил его Молотову). Сталин ответил 22 октября 1940 года в весьма благожелательном тоне. «Молотов считает, — писал он, — что обязан нанести вам визит в Берлине, и принимает ваше приглашение».[12]
1 ноября 1940 года в дневнике Гальдера отмечалось: «Молотов дал своё согласие на проведение переговоров в Берлине (однако это ещё не решено окончательно). Фюрер надеется, что ему удастся привлечь Россию к единому антианглийскому фронту.»[13]
4 ноября 1940 года в дневнике Гальдера отмечалось: «Фюрер: <…> Россия остаётся главной проблемой в Европе. Должно быть сделано всё, чтобы быть готовыми к полному расчёту с ней.»[14]
14 ноября 1940 года в дневнике Гальдера отмечалось: «4-й обер-квартирмейстер: О ходе переговоров с Молотовым. Никакого взаимосвязывающего соглашения не будет. Фюрер не проявляет недовольства. Вопрос о Тройственном пакте. Россия согласна с пактом, но не намерена к нему присоединяться. Предложение о привлечении к переговорам Италии и Японии пока отклонено. Молотов: Что означает понятие „Великоазиатский район“? Как относится Германия к вопросу о предоставлении Россией гарантий Болгарии? (Румыния обратилась к нам за помощью.). Предложено выработать новый статут о Дарданеллах (привилегии), но без опорных пунктов; мы об этом вопрос не ставили. На вопрос о заключении пакта о ненападении с Японией был дан уклончивый ответ. Россия энергично требует поставок машин. Осуществимо! Фюрер, по-видимому, договорился с Россией относительно Финляндии.»[15]
В Берлин в ноябре 1940 г. прибыл председатель совнаркома СССР В. М. Молотов с официальным визитом.[16]
Наиболее болезненным оказалось обсуждение вопроса о Финляндии. Оно заняло большую часть переговоров Молотова с Гитлером. Советская сторона пытался добиться ясного согласия Германии на осуществление договоренностей 1939 г. в отношении Финляндии, которая, как известно, была отнесена в них к сфере советских интересов. Однако, ссылаясь на обстановку военного времени и свою зависимость от экономических отношений со странами Балтийского бассейна, прежде всего Финляндией и Швецией, из которых она получала ценное сырье и материалы, германская сторона твердо высказалась против силовых акций СССР в этом районе. Молотову было указано на опасность вовлечения в новое советско-финское столкновение Швеции, возможно и Соединенных Штатов. Возражая советской стороне, Гитлер также заметил, что СССР первым нарушил секретные договоренности с Германией, отказавшись передать ей оговоренную полосу территории Литвы, и добился передачи ему Северной Буковины, что не было предусмотрено изначально. Попытка Молотова «компенсировать» невозможность присоединения Финляндии передачей Советскому Союзу Южной Буковины и согласием Германии на установление режима советских гарантий для Болгарии так же были решительно отклонены Берлином. Таким образом, ни по одному из конкретных вопросов переговоров прогресса не было достигнуто.[17]
25 ноября 1940 г. СССР официально сообщил германской стороне об условиях своего присоединения к Тройственному пакту. Германия должна была немедленно вывести свои войска из Финляндии, положившись на гарантии СССР в отношении защиты всех ее экономических интересов в этой стране, включая поставки леса и никеля (1). В течение нескольких месяцев СССР должен был подписать пакт о взаимопомощи с Болгарией и получить в аренду территорию для строительства военно-морской базы в районе Босфора и Дарданелл (2). Центр территориальных устремлений СССР смещался таким образом, что его острие направлялось к югу от Батуми и Баку в направлении Турции и Персидского залива, а не Афганистана и Индии (3). Япония должна была отказаться от угольных и нефтяных концессий на Северном Сахалине (4). В тот же день, не дожидаясь германской реакции, СССР предложил правительству Болгарии заключить пакт о взаимопомощи. Советское предложение было отвергнуто. Никакого ответа на советские требования от 25 ноября 1940 г. Германия не давала.[18]
18 декабря 1940 г. Гитлер утвердил секретную директиву № 21, содержавшую план нападения на СССР.[19]
В начале 1941 года разведывательные самолёты Германии стали систематически нарушать воздушное пространство в приграничной зоне западных районов СССР. Их маршруты совпадали с основными железнодорожными и шоссейными магистралями и выводили экипажи к наиболее важным населённым пунктам и основным советским аэродромам. Помимо этого, широко применялась разведка под видом потери ориентировки в учебных полетах и посадка учебно-тренировочных самолетов на крупные аэродромы ВВС Красной Армии.[20]
16 января 1941 года Гальдер записал в своём дневнике: «1-й обер-квартирмейстер: О докладе фюрера 8-9.1 в Бергхофе: <…> Россия: Сталин умен и хитер. Он будет все время увеличивать свои требования. С точки зрения русской идеологии победа Германии недопустима. Поэтому решение: как можно скорее разгромить Россию. Через два года Англия будет иметь 40 дивизий. Это может побудить Россию к сближению с ней.»[21]
В январе 1941 г. Берлин согласился с советским вариантом решения вопроса о полосе литовской территории, которую СССР удержал за собой в нарушении секретных договоренностей 1939 г. СССР обязался компенсировать германские потери поставками сырья.[22]
Группа ответственных работников НКАП побывала в Германии в феврале-апреле 1941 г. Ее возглавлял И. Ф. Петров. В состав группы входили также авиаконструктор А. И. Микоян, летчик-испытатель С. П. Супрун, представители авиационных заводов А. В. Максимов и Е. В. Родзевич.[23]
Немецкая авиационная делегация (10 человек) побывала в СССР весной 1941 г. Кое-кто из прибывших уже бывал и даже работал раньше в СССР. Это — бывший технический директор завода «Юнкерса» в Филях Евгений Шаде, его заместитель, а ныне — инженер-генерал германских ВВС Гюнтер Черзих (глава делегации), бывший курсант липецкой летной школы, директор завода фирмы «Маузер» Отто Лосснитцер, полковник люфтваффе Дитрих Швенке, посещавший в 1932 г. завод № 22 и ЦАГИ.[24]
5 марта 1941 года в районе Либава (Лиепая) был задержан немецкий катер. Он был задержан советскими моряками-пограничниками, о чём они незамедлительно доложили в Москву. Из аппарата Наркома внутренних дел пришло указание: «Немедленно катер освободить, обеспечив команду продовольствием».
В марте 1941 г. на военных аэродромах под Берлином русским продемонстрировали трофейные истребители Супермарин «Спитфайр» и Кертисс P-40.[25]
В первой половине дня 4 апреля 1941 года над районом Львова было обнаружено шесть неопознанных самолётов, 9 апреля пять немецких самолетов нарушили границу Литовской ССР, а на следующий день уже 14 самолетов вели разведку над Советской Прибалтикой.[26]
Советское правительство сознательно пошло на риск дальнейшего обострения отношений с Германией, когда оно в ночь с 5 на 6 апреля 1941 года заключило договор о дружбе и ненападении с новым югославским правительством (прежнее было свергнуто за его присоединение к пакту Трёх держав).[27]
Утром в день начала военных действий против Югославии германское правительство официально проинформировало об этом Москву. Формального протеста со стороны СССР не последовало. Молотов ограничился тем, что в беседе с германским послом выразил сожаление по поводу того, что «несмотря на все усилия, расширение войны, таким образом, оказалось неизбежным».[28]
13 апреля 1941 года германский посол фон Шуленбург передал в Берлин любопытное донесение, в котором описывал, как при отъезде из Москвы японского министра иностранных дел Есукэ Мацуоки Сталин сделал «намеренно дружественный жест» не только по отношению к японцу, но и по отношению к немцам. "Сталин открыто подозвал меня, — телеграфировал Шуленбург, — и, положив руку мне на плечо, сказал: «Мы должны оставаться друзьями и вы обязаны сделать все для этого!» Спустя некоторое время он обернулся к исполнявшему обязанности военного атташе полковнику Кребсу и, удостоверившись, что он действительно немец, сказал ему: «Мы с вами останемся верными друзьями и в беде, и в радости!»[29]
В середине апреля 1941 года посол Германии в СССР отправился в Германию. Личная встреча Гитлера с графом Шуленбургом состоялась 28 апреля 1941 года. Прощаясь, Гитлер вдруг без всякой связи с предыдущей беседой бросил: «И ещё одно, Шуленбург: вести войну против России я не собираюсь!» По словам Густава Хильгера, когда 30 апреля 1941 года посол вернулся в Москву, он отвел Хильгера на аэродроме в сторону и прошептал: «Жребий брошен, война — дело решенное!» Только по дороге в посольство он сообщил Хильгеру о последней реплике Гитлера. На удивленный вопрос Хильгера, как же это согласуется с его первыми словами, Шуленбург ответил: «Гитлер намеренно обманывал меня».[30]
22 апреля 1941 года Советское правительство официально заявило протест по поводу 80 случаев нарушения границы немецкими самолетами, имевших место в период между 27 марта и 18 апреля 1941 года, подробно описав каждый случай нарушения воздушного пространства.[31]
В мае 1941 года в Москву после многонедельного отсутствия вернулся полковник Кребс. По словам Густава Хильгера, когда Кребс зашёл в кабинет Хильгера, Хильгер задал ему вопрос насчёт курсирующих слухов о войне. Если в этом есть хоть доля истины, его долг, сказал Хильгер, разъяснить Гитлеру, что война против Советского Союза может означать конец Германии. Хильгер напомнил Кребсу, что за свою долгую историю Россия часто бывала бита, но никогда — разбита. Хильгер упомянул о силе Красной Армии, о способности русского народа переносить страдания и лишения, о масштабах этой страны и её неисчерпаемых резервах. «Всё это мне известно, — сказал в ответ Кребс, — но к сожалению, ничего этого я преподнести Гитлеру не могу. После того как мы, офицеры германского генерального штаба, предостерегали его от похода на Францию, а линию Мажино называли неприступной, мы ему ни единого слова сказать не можем, а должны помалкивать, если не хотим поплатиться головой».[32]
В середине мая 1941 года советские и германские дипломаты обсуждали вопросы углубления двусторонних экономических связей. В те же дни советское правительство демонстративно закрыло остававшиеся в Москве посольства Бельгии, Норвегии и Югославии — стран, захваченных Германией.[33]
22 мая 1941 года Молотов принял Шуленбурга, чтобы обсудить с ним различные вопросы. «Он был, как обычно, любезен, самоуверен и хорошо осведомлён», — докладывал посол в Берлине.[34]
В журнале военно-морских сил Германии имеется краткая запись от 29 мая 1941 года: «Подготовительное передвижение боевых кораблей в соответствии с планом „Барбаросса“ началось».[35]
Согласно мемуарам Густава Хильгера, «только 14 июня [1941 года] от одного вернувшегося в Москву сотрудника посольства [Германии в СССР], которого Шуленбург посылал разведать обстановку в Берлине, мы узнали, что нападение [Германии на СССР] произойдёт 22 июня [1941 года]».[36]
Всю вторую половину дня 21 июня 1941 года советский посол в Германии Владимир Деканозов звонил по телефону в министерство иностранных дел, добиваясь приема у Риббентропа, чтобы вручить ему протест по поводу продолжающихся нарушений границы немецкими самолетами. Ему отвечали, что министра иностранных дел нет в городе.[37]
21 июня 1941 года в 21 час 30 минут Молотов принял в своем кабинете в Кремле германского посла. Упомянув о новых нарушениях границы немецкими самолетами, на что он дал указание советскому послу в Берлине обратить внимание Риббентропа, Молотов перешел к другому вопросу, о чем Шуленбург в тот же вечер сообщил срочной телеграммой в Берлин. «Имеется ряд признаков, — говорил Молотов послу, — что германское правительство недовольно Советским правительством. Даже ходят слухи, что нависает угроза войны между Германией и Советским Союзом… Советское правительство оказалось не в состоянии понять причины недовольства правительства Германии… Он был бы признателен, если бы я мог ему сказать, что привело к нынешнему состоянию германо-советских отношений. Я возразил, что не смогу ответить на его вопросы, поскольку не располагаю соответствующей информацией.»[38]
В 2 часа ночи 22 июня 1941 года послу Деканозову сообщили, что Риббентроп примет его в 4 часа утра в министерстве иностранных дел. Доктор Шмидт, присутствовавший при визите Деканозова, описывает эту сцену следующим образом: "Я никогда не видел Риббентропа столь возбужденным, как за пять минут до прибытия Деканозова. Он нервно ходил туда и обратно по своему кабинету, подобно загнанному в клетку зверю… Деканозова ввели в кабинет, и он, вероятно ни о чем не догадываясь, некстати протянул Риббентропу руку. Мы сели и… Деканозов по поручению своего правительства начал излагать конкретные вопросы, требовавшие разъяснения. Однако едва он заговорил, как Риббентроп с окаменевшим лицом прервал его: «Теперь это неважно…» После этого Риббентроп объяснил, какой вопрос теперь самый важный, вручил послу копию меморандума, который Шуленбург в это время зачитывал в Москве Молотову, и сообщил, что в данный момент немецкие войска предпринимают «военные контрмеры» на советской границе. Деканозов, по словам Шмидта, «быстро взял себя в руки и выразил глубокое сожаление» по поводу такого оборота событий, за что он возложил всю вину на Германию. Затем «он встал, небрежно поклонился и покинул комнату, не подав руки».[39]
До июня 1941 года между СССР и Германией поддерживались дипломатические и торговые отношения.
22 июня 1941 года Германия напала на СССР, началась Великая Отечественная война. В мае 1945 года Германия безоговорочно капитулировала. Значительная часть территории Германии оказалась под оккупацией СССР.
Дневник Гальдера, 11 августа 1941 года: «Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника. Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину. Русские еще и потому выигрывают во времени, что они сидят на своих базах, а мы от своих все более отдаляемся.»[40]
2 октября 1941 года началось крупномасштабное германское наступление под кодовым наименованием «Тайфун».[41]
Дневник Гальдера, 21 ноября 1941 года: «Во второй половине дня Гудериан доложил по телефону, что его войска выдохлись. 2-я танковая армия действительно ведет тяжелые бои на широком фронте, однако в конечном итоге эти бои проходят успешно и наши войска повсюду теснят противника. Можно надеяться, что 2-я танковая армия, несмотря на прибытие к противнику подкреплений (свежие сибирские дивизии), все же сможет успешно завершить бои.»[42]
Танки Клейста вступили в Ростов-на-Дону 21 ноября 1941 года. Спустя пять дней русские выбили немцев из Ростова-на-Дону, атаковав на северном и южном флангах. «Наши беды начались с Ростова, — комментировал позднее Гудериан. — Это было зловещее предзнаменование».[43]
Во время телефонного разговора с Гальдером 22 ноября 1941 года командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок сравнивал текущую ситуацию с обстановкой, сложившейся во время сражения на Марне, где последний батальон, брошенный в бой, решил его исход.[44]
2 декабря 1941 года германский разведывательный батальон 258-й пехотной дивизии проник в Химки, пригород Москвы; однако на следующее утро батальон был оттеснен из Химок советскими войсками.[45]
К 20 февраля 1942 года советское наступление от Балтики до Черного моря выдохлось, а в конце марта 1942 года началась весенняя распутица, которая принесла с собой относительное затишье на фронте.[46]
28 марта 1942 года в ставке Гитлера состоялось совещание, на котором был окончательно принят план летнего наступления. Присутствовавший при этом генерал Варлимонт впоследствии писал: «…Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался в декабре 1940-го и летом 1941 года. Он снова хотел сосредоточить основные силы на крайних флангах широко растянутого фронта… Москва как цель наступления пока совершенно отпадала.»[47]
25 апреля 1942 года нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия доложил Сталину: «В марте-апреле 1942 года органами НКВД задержано 76 агентов германской военной разведки, переброшенных на самолетах в составе разведывательно-диверсионных групп и в одиночку для шпионской и диверсионной работы в гг. Вологда, Ярославль, Иваново, Александров (Ивановской области), Пенза, Молотов, Тамбов, Куйбышев, Сталинград, Казань, Горький и в войсковых тылах Западного фронта. У задержанных изъяты 21 портативная приемо-передаточная радиостанция, через которые они должны были шифром передавать собранные сведения и сообщать результаты диверсионных действий. Все эти германские агенты являются бывшими военнослужащими Красной Армии, находившимися в плену у немцев, где они были завербованы и обучены в разведывательных школах… В целях ограничения активности германских разведывательных органов в указанных выше городах и создания видимости работы переброшенных шпионских групп и одиночек по заданиям германской разведки по 12 захваченным радиостанциям противника нам удалось установить радиосвязь с немецкими разведывательными органами в гг. Варшава (центр военной германской разведки), Псков, Дно, Смоленск, Минск, Харьков, Полтава.»[48]
8 августа 1942 года германскими войсками были захвачены нефтеносные районы Майкопа.[49]
Войска немецкой 6-й армии вышли к Волге чуть севернее Сталинграда 23 августа 1942 года.[50]
К 25 августа 1942 года танки Клейста заняли Моздок.[51]
В немецком разведывательном докладе от 9 сентября 1942 года утверждалось, что русские исчерпали все свои резервы.[52]
В Сталинграде весь октябрь 1942 года шли ожесточенные уличные бои.[53]
12 декабря 1942 года Манштейн начал наступление, которое было названо операцией «Зимняя гроза». Вначале наступление войск Манштейна протекало довольно успешно. 4-я танковая армия под командованием генерала Гота, продвигаясь на северо-восток по обе стороны железной дороги от Котельниково, преодолела почти 75 миль. К 19 декабря 1942 года главные части наступавших войск находились примерно в 40 милях от города; к 21 декабря 1942 года они приблизились на расстояние 30 миль.[54]
4 августа 1943 года Красная Армия выбила немцев из Орла.[55]
23 августа 1943 года пал Харьков.[56]
25 сентября 1943 года немцы были выбиты из Смоленска.[57]
В течение первой недели октября 1943 года советские войска форсировали Днепр севернее и юго-восточнее Киева.[58]
Советское правительство официально присоединилось к Касабланкской декларации о безоговорочной капитуляции на Московской конференции министров иностранных дел союзников в октябре 1943 года.[59]
Киев пал 6 ноября 1943 года.[60]
Руководство Наркомата авиапромышленности в конце 1945 г. обратилось к Сталину с просьбой утвердить задания на разработку в Германии силами немецких специалистов реактивных самолетов, двигателей и приборного оборудования. Центрами развития реактивной авиации должны были стать ОКБ в Дессау, Галле, Штрасфурте и Берлине. «Во всех этих конструкторских группах техническими руководителями являются видные немецкие специалисты, работавшие ранее в этих фирмах над решением тех же проблем. Общее наблюдение и руководство указанными работами в каждой конструкторской группе осуществляется работниками Наркомавиапрома», сообщалось в письме.[61]
[править] Ссылки
[править] Примечания
- ↑ [1]
- ↑ [2]
- ↑ [3]
- ↑ [4]
- ↑ [5]
- ↑ [6]
- ↑ [7]
- ↑ [8]
- ↑ [9]
- ↑ [10]
- ↑ [11]
- ↑ [12]
- ↑ [13]
- ↑ [14]
- ↑ [15]
- ↑ [16]
- ↑ [17]
- ↑ [18]
- ↑ [19]
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации
- ↑ [20]
- ↑ [21]
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации
- ↑ [22]
- ↑ [23]
- ↑ [24]
- ↑ [25]
- ↑ [26]
- ↑ [27]
- ↑ [28]
- ↑ [29]
- ↑ [30]
- ↑ [31]
- ↑ [32]
- ↑ [33]
- ↑ [34]
- ↑ [35]
- ↑ [36]
- ↑ [37]
- ↑ [38]
- ↑ [39]
- ↑ [40]
- ↑ [41]
- ↑ [42]
- ↑ [43]
- ↑ [44]
- ↑ [45]
- ↑ [46]
- ↑ [47]
- ↑ [48]
- ↑ [49]
- ↑ [50]
- ↑ [51]
- ↑ [52]
- ↑ [53]
- ↑ [54]
- ↑ [55]
- ↑ Немецкий след в истории отечественной авиации