Отношения СССР с Германией в 1939 году

Материал из Documentation.

После отставки Литвинова с поста главы НКИД (3 мая 1939 года) в Берлине было решено активизировать зондажи СССР, но в ходе контактов в первой половине мая 1939 года советская сторона отвечала, что улучшение двусторонних отношений зависит от Германии. Характерным эпизодом стала беседа германского посла в Анкаре Ф. фон Папена с советским полпредом в Турции А. В. Терентьевым 8 мая 1939 года. Терентьев сообщил в Москву, что германский дипломат, "внешне проявляя приторную любезность, особо подчеркнул, что его лично «очень огорчает отсутствие сердечности во взаимоотношениях СССР и Германии, „тем более, что нет никаких вопросов, которые разделяли бы обе страны и создавали бы между ними противоречия“». Ещё более показательными были указания Молотова по поводу этой беседы. Молотов телеграфировал Терентьеву, что в отношении фон Папена «Вы взяли неправильный тон. Вам надо быть с ним таким же вежливым, как с французом или другим послом, не отворачиваться от него, выслушивать его заявления, если он захочет их сделать».^[1]

20 мая в ходе обсуждения советско-германских экономических переговоров Молотов заявил: «Мы пришли к выводу, что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база. Без такой политической базы, как показал опыт переговоров с Германией, нельзя разрешить экономических вопросов… Экономическим переговорам должно предшествовать создание соответствующей политической базы». Такой подход оказался совершенно новым для германского руководства. На расспросы посла, в каком направлении могут быть улучшены политические отношения между двумя странами, он услышал в ответ, «что об этом надлежит подумать обоим правительствам».^[2]

22 мая Риббентроп в беседе с французским послом Р. Кулондром говорил, что германо-советское сближение является «неизбежным и необходимым, это соответствует природе вещей и традициям». Тогда же он заявил, что польскому государству «предстоит рано или поздно исчезнуть, разделённому между Германией и Россией».^[3]

30 мая статс-секретарь МИД Германии Вайцзеккер обратил внимание советского поверенного в делах Г. А. Астахова на некоторые положительные изменения в отношениях между СССР и Германией: «Эти моменты создают возможность дальнейшей нормализации отношений, и от Советского правительства зависит сделать выбор». Тем самым, не отвергая возможность улучшения германо-советских отношений, Берлин не выдвинул никаких конкретных предложений.^[4]

В процессе улучшения советско-германских отношений наступила пауза.^[5]

14 июня советский представитель Г. А. Астахов в его письме Молотову писал: «Это, естественно, создало впечатление, что просоветский (условно выражаясь) маневр в германской политике последних двух месяцев задуман несколько глубже, чем могло многим казаться вначале».^[6]

В конце июля гитлеровское руководство приступило к завершающей фазе подготовки нападения на Польшу. Варшава не шла на уступки, и в случае попыток захвата Данцига Германией готова была воевать даже без союзников. В то же время контакты с Лондоном не давали Берлину гарантий британского неучастия в грядущем конфликте. Весной-летом 1939 года происходило объективное нарастание противоречий между Германией и Великобританией, что делало маловероятным достижение компромисса между руководством двух стран. К тому же тройственные переговоры в Москве вызывали растущее беспокойство в Берлине. В сложившейся ситуации гитлеровское руководство решило активизировать контакты с Москвой.^[7]

21 июля экономические переговоры между СССР и Германией были возобновлены.^[8]

24 июля энергичный и обаятельный советник экономического департамента германского МИД К. Ю. Шнурре пригласил на беседу советского поверенного в делах Г. А. Астахова. По словам Шнурре, благополучное завершение торгово-кредитных переговоров должно было явиться лишь первым этапом улучшения двусторонних отношений. Второй этап мог бы состоять в улучшении отношений по линии прессы, культурных связей и т. п. «После этого можно будет перейти к третьему этапу, поставив вопрос о политическом сближении… Противоречий между СССР и Германией нет», — подчеркнул Шнурре.^[9]

26 июля Шнурре развивал соображения о возможности улучшения советско-германских отношений во время обеда с советскими дипломатами в элегантном берлинском ресторане «Эвест». Шнурре поставил вопрос о продлении или освежении советско-германского политического договора.^[10]

В последующие дни к переговорам подключился германский посол в Москве Ф. фон Шуленбург. 3 августа 1939 года в беседе с Молотовым он подчеркнул: «Германское правительство уполномочило Шуленбурга заявить, что, по его мнению, между СССР и Германией не имеется политических противоречий».^[11]

В ответе Молотова Астахову отмечалась желательность «продолжения обмена мнений об улучшении отношений»; что касается других пунктов, то многое зависело от исхода торгово-кредитных переговоров в Берлине. Представители Германии форсировали переговоры и очень быстро поставили вопрос о фиксации в торговом договоре задачи улучшения политических отношений. По мнению Астахова, немцы не прочь были бы «вовлечь нас в разговоры более далеко идущего порядка, произведя обзор всех территориально-политических проблем, могущих возникнуть между нами и ими. В этой связи фраза об отсутствии противоречий „на всем протяжении от Черного моря до Балтийского“ может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами». Далее, остановившись на конкретных вопросах, Астахов подчеркивал: «Я думаю лишь, что на ближайшем отрезке времени они считают мыслимым пойти на известную договоренность в духе вышесказанного, чтобы этой ценой нейтрализовать нас в случае войны с Польшей». При этом имелось в виду отсутствие англо-франко-советского военно-политического соглашения.^[12]

Кремль благожелательно воспринял германские авансы. 29 июля 1939 года Молотов писал Астахову: «Между СССР и Германией, конечно, при улучшении экономических отношений могут улучшиться и политические отношения… Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение».^[13]

3 августа в советско-германские переговоры вступил Риббентроп. В разговоре с Астаховым он подчеркнул: «Мы считаем, что противоречий между нашими странами нет на протяжении всего пространства от Чёрного моря до Балтийского. По всем этим вопросам можно договориться, если Советское правительство разделяет эти предпосылки, то можно обменяться мнениями более конкретным порядком».^[14]

10 августа Астахов информировал о кардинальном вопросе, поставленном германским руководством. Он телеграфировал в Москву: «Со своей стороны германское правительство наиболее интересуется вопросом нашего отношения к польской проблеме. Если попытка мирно урегулировать вопрос о Данциге ни к чему не приведет и польские провокации будут продолжаться, то, возможно, начнется война. Германское правительство хотело бы знать, какова будет в этом случае позиция Советского правительства». Таким образом, речь шла не просто об улучшении советско-германских отношений, а о позиции СССР в надвигавшемся вооруженном конфликте, вызванном агрессивными действиями Германии.^[15]

11 августа Политбюро решило «вступить в официальное обсуждение поднятых немцами вопросов, о чём известить Берлин».^[16]

12 августа Астахов сообщал из Берлина: «События развиваются быстро, и сейчас немцам явно не хотелось бы задерживаться на промежуточных стадиях в виде разговоров о прессе, культурном сближении и т. п., а непосредственно приступить к разговорам на темы территориально-политического порядка, чтобы развязать себе руки на случай конфликта с Польшей, назревающего в ускоренном темпе».^[17]

13 августа германское руководство дало согласие на ведение переговоров об улучшении отношений между двумя странами в Москве и согласилось направить для этого лицо, близкое к Гитлеру.^[18]

В беседе с Шуленбургом 17 августа Молотов изложил план действий советского руководства по развитию отношений с Германией. Первым шагом должно было стать завершение переговоров о торгово-кредитном соглашении. Вторым шагом могло бы стать «заключение пакта о ненападении или подтверждение пакта о нейтралитете 1926 года с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта». Германское правительство со своей стороны настойчиво ставило вопрос об организации визита Риббентропа в Москву в ближайшие дни.^[19]

19 августа Молотов передал Шуленбургу текст проекта советско-германского пакта о ненападении с оговоркой, что пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола. Германская сторона вновь настаивала на скорейшем визите Риббентропа в Москву, ссылаясь на то, что «в Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей».^[20]

19 августа в Берлине между СССР и Германией было подписано кредитное соглашение.^[21]

21 августа Гитлер направил письмо Сталину. Гитлер принял советский проект пакта о ненападении. Он предложил в кратчайший срок согласовать вопросы, связанные с пактом и дополнительным протоколом. Гитлер настойчиво предлагал принять в Москве Риббентропа не позднее 23 августа 1939 года, подчеркнув, что «напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым». Через два часа Молотов передал Шуленбургу ответное письмо Сталина Гитлеру, в котором тот отметил, что согласие германского правительства заключить пакт о ненападении «создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами». Правительство СССР дало согласие на приезд в Москву министра Риббентропа 23 августа 1939 года.^[22]

По прибытии Риббентропа 23 августа в Москву в тот же вечер состоялись его переговоры со Сталиным и Молотовым. Обсуждался вопрос о разграничении сфер влияния двух государств. Немецкое предложение состояло во включении в советскую сферу Финляндии, Эстонии, восточной части Латвии (до реки Двина) и восточной части Польши до рубежа рек Нарева, Вислы, Буга и Сана. Сталин потребовал передачи в советскую сферу находящихся западнее намеченной линии латвийских портов Лиепаи и Вентспилса. Риббентроп быстро получил на это согласие Гитлера.^[23]

В ночь с 23 на 24 августа Молотов и Риббентроп подписали договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, а также секретный дополнительный протокол.^[24]

Советско-германский договор о ненападении, датированный 23 августа 1939 года, вступал в силу немедленно после его подписания и заключался сроком на десять лет. Обе стороны обещали «воздерживаться от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами». В случае, если одна из сторон окажется объектом военных действий со стороны третьей державы, другая сторона обязалась не поддерживать ни в какой форме эту державу. Характерно, что по настоянию германской стороны была снята оговорка о неприменении этого обязательства в случае, если бы один из участников договора сам стал инициатором военных действий. Гитлера она не устраивала, ибо советско-германский пакт заключался в преддверии нападения Германии на Польшу.^[25]

Неотъемлемой частью договора стал секретный дополнительный протокол о разграничении сфер интересов двух держав. Было зафиксировано, что «в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств», разграничение сфер интересов Германии и СССР пройдет по северной границе Литвы. «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства», разграничение сфер интересов Германии и СССР пройдёт по линии рек Нарева, Вислы, Писсы и Сана. Участники пакта договорились выяснить в процессе дальнейшего политического развития вопрос о том, «является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства». Кроме того, в протоколе подчеркивался интерес СССР к Бессарабии, а германская сторона заявила о полной политической незаинтересованности в этих областях.^[26]

Таким образом, по секретному протоколу в сферу интересов Советского Союза включались восточная часть Польши, Финляндия, Эстония, Латвия, Бессарабия).^[27]

28 сентября СССР и Германия подписали Договор о дружбе и границе.