Каспийский регион
Материал из Documentation.
Земли вокруг Каспийского моря всегда были ареной политических, военных и экономических битв. Интересы персидской, российской, оттоманской и британской империй сталкивались здесь в течение веков. Новым фактором соперничества в двадцатом веке стала нефть. Основатели нефтяного бизнеса — Нобель, Ротшильд, Рокфеллер — положили начало нефтяному буму на Каспии столетие назад. Далее Каспий фактически выпал из контекста стратегических отношений. Бoльшую часть прошлого века лишь два государства располагались на его берегах — СССР и Иран. При этом руководители этих государств, в принципе, всегда умели находить общий язык, и серьезных трений в их отношениях не возникало. Что касается энергоресурсов, то и у Ирана, и у Советского Союза были значительные альтернативные запасы в других регионах. Хотя в период 1920—1950-х гг. значимость Бакинских нефтепромыслов для СССР трудно переоценить, позднее она стала уменьшаться параллельно с разработкой нефти Татарстана и Сибири.
С распадом СССР на берегах Каспия появляются новые независимые государства — Азербайджан, Казахстан и Туркменистан. Для них обладание энергоресурсами стало одним из основных политических ресурсов, определяющим их роль в международных отношениях. Большое значение каспийские энергоресурсы имеют и для других новых государств Закавказья и Средней Азии, которые могут в результате стать транзитными странами и тем самым получить выход к совершенно новым стратегическим рубежам — Черноморскому бассейну и Западной Европе — для государств Закавказья и частично для Казахстана; или странам Южной и Юго-Восточной Азии — для среднеазиатских государств. Обладание энергоресурсами означает, что прикаспийские государства включены в глобальную нефтяную игру, которая приводит в регион Каспия не только ближайших соседей (Турцию) или страны бывшего СССР, желающие диверсифицировать свое энергопотребление (Украина, Молдавия), но и таких внерегиональных игроков, как США, ЕС и Китай. Есть и более дальние претенденты на энергопотребление — Пакистан и Индия, и в таком случае в качестве государства-транзита появляется Афганистан. Причем шансы последнего после свержения режима талибов существенно возрастают. Правда, они смогут столь же быстро растаять при дальнейшем нарастании напряженности в индо-пакистанских отношениях, усилении радикально-исламистских и анти-западных настроений в самом Пакистане2, при неудаче попыток внутренней стабилизации самого Афганистана.
Сколько-нибудь значимое присутствие новых прикаспийских государств на мировом рынке нефти объективно ставит перед ними задачу того или иного варианта отношений с ОПЕК. Группу стран ОПЕК, прежде всего ее «ближневосточное ядро», можно считать опосредованным игроком в регионе Каспия. С учетом факторов конфессиональной близости эти отношения приобретают дополнительные нюансы.
Конфигурация и динамика вовлеченности различного типа региональных и внерегиональных акторов в каспийскую проблематику чрезвычайно сложны. Это создает тяжело просчитываемую картину реальных перспектив зоны Каспия. Вместе с тем, можно предположить, что спекулятивная вовлеченность политического или экономического характера постепенно отходит на второй план. Вовлеченность системных западных (европейских больше, чем американских) акторов и России (как бизнеса, так и государства) демонстрирует намечающееся стремление к достаточно стабильным многосторонним отношениям в регионе. Тем более, что этому способствует то обстоятельство, что на каспийские проекты «накладываются» более масштабные инициативы в области энергетики и транспорта: Энергетическая Хартия, ТRАСЕСА, сеть критских коридоров, Энергодиалог Россия — ЕС и намечающийся его аналог в отношениях Россия — США. При сохранении принципиальной приверженности этим проектам государственные акторы в зоне Каспия будут вынуждены идти на компромиссы. Как следствие, возможно формирование некоего позитивного консенсуса и стабилизация региона. При этом императивным элементом этой стабилизации должен стать новый признаваемый всеми прибрежными странами статус Каспия.
Роль южно-азиатских и китайского элементов в каспийском раскладе сил пока еще четко и детализированно не просматривается. Именно на этом направлении появление очага новой политической напряженности по каспийской проблематике наиболее возможно. Зарезервированный потенциал влияния на каспийскую ситуацию остается у стран ОПЕК.
Собственно в пост-советское измерение проблема Каспия вряд ли внесет значительные коррективы — из наиболее реализуемых можно отметить только возможность создания газового консорциума в СНГ. Увязка каспийских энергомаршрутов и проблемы Нагорного Карабаха в реальном плане и на среднесрочную перспективу вряд ли получит свою актуализацию, прежде всего, из-за значительного потенциала взаимной неприязни Армении и Азербайджана. Преодоление этого фактора будет возможно только в результате самоотверженных поступков национальных политических элит.
Для России Каспий (речь идет не только о добыче ресурсов собственно в российском секторе, но и об участии отечественных компаний в освоении соседних секторов) имеет шанс восстановить свой статус полноценного энергетического региона, компенсирующего истощающиеся запасы нефти в европейской части страны. Разрешение вопроса о статусе Каспия, снижение напряженности вокруг Ирана, стабилизация ситуации в Грузии, а также решение некоторых других, частных по сути, проблем выведут Каспий из числа высоких приоритетов России. Решение этих проблем вполне возможно в среднесрочной перспективе. Вместе с тем, следующий этап напряженности, прежде всего, экономического характера, вокруг Каспия может возникнуть в долгосрочной перспективе — к 2015—2020 гг., — когда проекты добычи нефти на Каспии выйдут на максимальный уровень реализации.
Содержание |
[править] Россия в Каспийском регионе
При всей разнонаправленности интересов участников каспийского расклада их результирующая позволяет России сохранить и упрочить свою экономическую и политическую роль в регионе. Уверенность в этом подкрепляется объективным потенциалом России, ее непосредственным присутствием в регионе, совмещением ею сразу трех важных характеристик — ресурсообладателя, ресурсопотребителя и транзитной страны для нефти и газа Каспия. Кроме того, не следует забывать о роли российских энергетических компаний, которые видят для себя на Каспии дополнительные ресурсы роста.
В настоящее время все «гранды» российского нефтегазового сектора представлены на Каспии. При этом они входят в альянсы как с зарубежными компаниями, так и между собой. Показательным примером является учреждение более года назад Каспийской нефтяной компании, в уставном капитале которой на паритетных началах участвуют ЮКОС, «Лукойл» и «Газпром».
В отличие от зарубежных, российские компании гораздо более склонны работать в ситуации недостаточно развитой бизнес-инфраструктуры пост-советских республик; они в силу своей объективной приближенности к региону лучше понимают положение в политических и экономических элитах каспийских стран.
Ещё одним конкурентным преимуществом является то, что российская федеральная власть к рубежу 1999—2000 гг. включила регион Каспия в число своих внешнеполитических приоритетов.
Начиная с 1991 года можно выделить несколько периодов в политике России на Каспии. В 1991—1994 гг. российская внешнеполитическая элита фактически игнорировала проблему Каспия, которая находилась за пределами приоритетов российской дипломатии. Россия, не замечая новых политических реалий, исходила из незыблемости правового статуса Каспия и не была готова к наращиванию активности на этом направлении. Российские нефтяные компании, за исключением делавшего первые шаги в этом направлении «Лукойла», также не были готовы к выходу в регион. Вместе с тем, активизация новых независимых государств, в частности Азербайджана, привлекающего международное экономическое и политическое внимание к потенциальным энергоресурсам, заставила Россию выйти из состояния фактического игнорирования каспийской проблематики.
В период 1994—1997 гг. внешняя политика проходит путь от простого осознания того, что разработка нефти и газа Каспия может подорвать позиции России в регионе и осложнить ее положение на мировом энергетическом рынке, до поиска инструментария по снижению возможных рисков. Главным элементом этого инструментария многим тогда виделась максимальная монополизация транзита энергоресурсов из зоны Каспия, вывод транзитных потоков на территорию России. Российский бизнес также активизирует свою работу на Каспии, заметными игроками в регионе становятся «Транснефть», «Газпром» и «Роснефть». В связи с ориентацией на монополизацию энерготранзита задачи первой из этих компаний вполне очевидны. «Газпром» же, начинавший реализацию транс-черноморского проекта «Голубой поток», своей деятельностью фактически создавал российскую альтернативу энергетическим устремлениям Турции на Каспии.
Отсчет следующего этапа можно начать с 1998 г., когда, подписав соглашение с Казахстаном, Россия фактически признала раздел Каспия на национальные сектора, что, в частности, облегчило ее политическое взаимодействие по поводу энергоресурсов с прикаспийскими государствами СНГ. Параллельно с этим, правда, чрезвычайно медленными темпами, началось осознание того, что попытка максимально монополизировать транзит энергоресурсов может ударить по интересам самой России. Выводя через свою территорию значительные объемы каспийской нефти и газа на европейский рынок, Россия сама создает себе конкурентов на этом важнейшем для нее направлении, снижает цены и лишается прибыли от продажи собственно российских углеводородов. В этот период приходит понимание того, что контроль над каспийскими энергоресурсами может и должен осуществляться с применением более изощренного политико-экономического инструментария, с максимальным подключением российского бизнеса. Тем более, что к этому моменту и такая крупная компания, как ЮКОС, вышла в регион.
Как представляется, к 2000 г. было достигнуто максимально широкое и многогранное видение каспийской проблематики, что получило свое официальное закрепление. В Концепции внешней политики Российской Федерации 2000 года, в отличие от аналогичного документа 1993 года, где нет упоминания Каспия вообще, этот регион определяется как один из приоритетов достаточно высокого уровня. В документе отмечается, что «…Россия будет добиваться выработки такого статуса Каспийского моря, который позволил бы прибрежным государствам развернуть взаимовыгодное сотрудничество по эксплуатации ресурсов региона на справедливой основе, с учетом законных интересов друг друга». Очевидно, что этот тезис далеко не исчерпывает всей проблематики Каспия, но даже символическое появление того или иного нового аспекта в традиционно скупых на детали российских внешнеполитических документах такого уровня должно восприниматься достаточно серьезно. Отрадно также, что внешнеполитическая элита воспринимает каспийский сюжет не в отрыве от общей ткани международных отношений, а вписывает его в широкий контекст международных отношений, в частности, так называемого «Большого Средиземноморья». В Концепции декларируется, что «рассматривая Большое Средиземноморье как связующий узел таких регионов, как Ближний Восток, Черноморский регион, Кавказ, бассейн Каспийского моря (курсив мой — А. М.), Россия намерена проводить целенаправленный курс на превращение его в зону мира, стабильности и добрососедства, что будет способствовать продвижению российских экономических интересов, в том числе в вопросе выбора маршрутов прохождения важных потоков энергоносителей (курсив мой — А. М.)». Подобный широкий подход объективно приближает Россию к сценарию восприятия Каспия, принятому в США и ЕС1, и, как следствие, дает возможность лучше понять намерения этих внерегиональных игроков в зоне Каспия.
В этой ситуации возникает пока еще редкий для России, но многообещающий союз бизнеса и государства, устремленный в одном направлении. Кстати, только государственное вмешательство сможет разрешить одну из наиболее серьезных проблем, стоящих перед Каспием, — установление его современного правового статуса.
В период после 2000 г., связанный с общей активизацией политики нового Президента России В. В. Путина на пост-советском направлении, Каспию уделяется повышенное внимание, о чем свидетельствует, в частности, назначение в том же году спецпредставителем по вопросам Каспия в ранге заместителя министра иностранных дел В. И. Калюжного. Серьезным достижением этого этапа стало завершение строительства трубопровода КТК Тенгиз — Новороссийск. В свете общего улучшения отношений с западными партнерами происходит «потепление» официальной позиции в отношении таких проектов, как ТRАСЕСА.
[править] Правовой статус
Сейчас общий правовой статус Каспия установлен советско-иранскими договорами 1921 и 1940 гг. и формально не претерпел изменений. До согласования пятью прикаспийскими государствами нового международно-правового режима Каспия указанные договоры формально остаются в силе. Сразу после распада СССР, в 1991—1993 гг., переговоры о новом статусе моря шли чрезвычайно вяло и не несли в себе реального прагматического интереса. Поворотным моментом стал сентябрь 1994 г., когда Азербайджан подписал так называемый контракт с консорциумом западных компаний на разработку шельфовых месторождений Азери, Чираг и Гюнешли. Другими словами, Баку первым определил для себя национальный сектор1 и привлек туда иностранный капитал.
После этого проблема правового статуса становится одной из важнейших тем научных и политических дискуссий в прибрежных странах. При этом официальная российская позиция в течение трех лет оставалась слабо артикулированной. Своеобразным «прорывом» стало российско-казахстанское заявление (январь 1998 г.), в котором говорилось, что определение нового правового статуса Каспия возможно «на условиях справедливого раздела дна Каспия при сохранении в общем пользовании водной поверхности, включая обеспечение свободы судоходства, согласованных норм рыболовства и защиты окружающей среды». Позднее, 6 июля 1998 г., Россия и Казахстан подписали межгосударственное Соглашение о разграничении дна северной части Каспийского моря. В преамбуле Соглашения однозначно констатировалось, что «существующий правовой режим Каспийского моря не отвечает современным требованиям и не регулирует в полном объеме отношения прикаспийских государств».
Таким образом, одна из сторон договоров 1921 и 1940 гг. публично выдвигала сценарий их пересмотра. При этом партнером России по подготовке нового правового режима стало новое прикаспийское государство — Казахстан, а вовсе не Иран. В соответствии с этим соглашением дно моря с его минеральными ресурсами делится по договоренности между сопредельными и противолежащими государствами, и каждое государство на своем участке дна обладает суверенными правами на недропользование, но не территориальной юрисдикцией, при этом большая часть водного пространства и биологических ресурсов остается в общем владении и совместном пользовании. «Водные границы» предусмотрены только для двух прибрежных зон согласованной ширины, одна из которых является аналогом территориальных вод, а вторая — рыболовной зоной. Делимитация дна, а именно это важно для добычи энергоресурсов, осуществляется по принципу срединной линии. В своем соглашении Россия и Казахстан договорились, что они будут проводить разграничение дна по модифицированной срединной линии, которая учитывала бы уже сложившиеся реалии.
Вместе с тем, проблема общего правового режима Каспия этим Соглашением не была решена. Прежде всего, в силу несогласия Ирана с таким сценарием раздела. В этой ситуации наиболее тяжелая проблема стоит перед Россией — как выйти из политико-правового тупика, не нарушив интересы Тегерана, который, во второй половине 1990-х гг. остался для Москвы одним из немногих реальных каналов выхода на Средний Восток, и, в то же время, как не ухудшить отношения с соседями по СНГ, учитывая, что они и так небезоблачны.
Совместное заявление России и Ирана по правовому статусу Каспийского моря, подписанное президентами двух стран 12 марта 2001 г. в Кремле, казалось бы, стало уступкой Москвы Тегерану и возвращением к позиции начала 1990-х гг. Но впечатление от этого документа меняется, если мы будем рассматривать его не отдельно, а в контексте реального развития событий. Напомним содержание этого документа. Так, в пункте 2 Заявления сказано, что «до усовершенствования правового режима Каспийского моря стороны официально не признают никаких границ на этом море», а Договор 1940 года рассматривается сторонами «в качестве правовой основы, регулирующей в настоящее время деятельность на Каспии». В пункте 3 уточнялось, что «все решения и договоренности, касающиеся правового статуса и режима использования Каспийского моря, будут иметь силу только в том случае, если они будут приняты с общего согласия пяти приграничных государств».
Жесткость данного заявления — это своеобразная дипломатическая уловка, чтобы создать более выгодные условия для дальнейших переговоров. Сейчас иранцы в целом уже не возражают против деления моря по принципу модифицированной срединной линии. Ранее Иран настаивал на равнодолевом делении между каспийской пятеркой. Другое дело, что Тегеран предлагает установить вдоль срединной линии 20-мильную зону (по 10 миль с каждой стороны) для общей хозяйственной деятельности (по дну и толще воды) и свободного судоходства. Остальная акватория моря от дна до поверхности воды будет состоять, во-первых, из 10-мильной прибрежной зоны (пяти национальных секторов) и других зон, где поверхность и толща воды также находятся в общем пользовании, а дно может быть поделено между сопредельными странами. Фактически это более сложная схема сценария, очерченного российско-казахстанским соглашением. Правда, через это усложнение Иран добивается того, чтобы под его контроль попала большая территория потенциально ресурсобогатых участков. Другими словами, принципиальное согласие может породить разногласия каспийской пятерки по новым конкретным сюжетам. То, что конфликтные ситуации по поводу конкретных месторождений, вызревающие из неурегулированности правовых вопросов, могут реально усложнять ситуацию в регионе, наглядно демонстрирует азербайджанотуркменский спор вокруг месторождений Азери и Чираг.
Попыткой решить правовые проблемы Каспия на высшем уровне стал саммит прикаспийских государств в мае 2002 г. Многие наблюдатели посчитали, что встреча глав государств завершилась безрезультатно. Но это не так. Прежде всего, Иран своим участием на самом высоком уровне сигнализировал свою готовность к выходу из тупика следования явно нежизнеспособным в настоящее время договорам 1921 и 1940 гг., тем самым выказав принципиальное согласие начать торг. Торг это не бойкот. При этом Иран вступает в торг явно не с самыми удачными позициями. Как минимум, три из прибрежных государств — Россия, Казахстан и Азербайджан — не только определились с приемлемыми для них принципами раздела Каспия, но и оформили разграничение между собой.
Аналогичное российско-казахстанскому, Соглашение между Российской Федерацией и Азербайджанской Республикой о разграничении сопредельных участков дна Каспийского моря было подписано в Москве 23 сентября 2002 г. Примечательно, что в преамбуле соглашения стороны подчеркивают, что они, наряду с общепризнанными принципами и нормами международного права, руководствуются «существующей на Каспийском море практикой». После подписания документа Президент России подчеркнул, что, «учитывая подписанное Соглашение между Россией и Казахстаном и между Казахстаном и Азербайджаном, можно с уверенностью сказать: отныне взаимодействие трех наших стран при освоении минеральных ресурсов дна центрального и северного Каспия обрело прочную международно-правовую базу». Более того, Соглашение предполагает заключение в последующем трехстороннего соглашения между Азербайджаном, Казахстаном и Россией, о чем говорится в пункте 4 первой статьи документа. Между тем, в статье пятой подчеркивается, что «настоящее Соглашение не препятствует достижению общего согласия прикаспийских государств по правовому статусу Каспийского моря и рассматривается сторонами как часть их общих договоренностей».
В уже процитированном выше выступлении В. В. Путина максимально четко и сжато прозвучал тот подход, который Россия сейчас применяет к вопросу о статусе Каспий — «…применение формулы „дно делим, а вода общая“ и принципа поэтапности приведет в конечном счете к взаимовыгодному решению проблемы статуса Каспийского моря…»
Туркменистан, в целом, согласен с теми принципами, которым следуют его соседи по СНГ, хотя и имеет серьезные противоречия по конкретным вопросам с Азербайджаном. Иран, таким образом, просто не имеет союзников среди прикаспийских государств в плане принятия какого-либо нового плана раздела Каспия. Апелляция к «международному сообществу» фактически исключена, ведь те государства, с которыми Иран имеет трения по поводу Каспия, парадоксальным образом являются как раз той частью международного сообщества, которое не относит Иран к числу «государств-изгоев». Кстати, именно по этой причине военная версия определения статуса Каспия, прежде всего со стороны Ирана, также слабо вероятна и нереалистична. Любые серьезные военные приготовления, угроза силой, а тем более, применение силы со стороны Ирана окажутся долгожданной провокацией для некоторых кругов в Вашингтоне. При этом, чем больше интересов своими возможными действиями затронет Тегеран, тем больше стран встанет под знамена возможной новой «антитеррористической операции». Более того, быстрое определение нового правового статуса выгодно самому Ирану. Это позволит привлечь дополнительные иностранные инвестиции и, что важно с политической точки зрения, привлечь к сотрудничеству новые страны. Приход иностранного капитала, а, скорее всего, это будут уже опробованные на других нефтеносных районах французские и итальянские компании, неизбежен для освоения иранского глубоководного сектора Каспия.
Что касается России, то совокупность иранской позиции и тех факторов, которые могут влиять на ее изменение, нам выгодна. Выгодна в том аспекте, что Москва, пользуясь сравнительно медленной эволюцией иранской позиции по статусу Каспия, может согласованно с Ираном предлагать другим прибрежным странам жесткие нормы использования и сохранения биоресурсов. Действительно, сейчас только Тегеран и отчасти Москва в этом разрезе рассматривают ресурсы Каспия. Политическое руководство других каспийских стран находится под слишком сильным давлением энергетического бизнеса, чтобы помнить о других, долгосрочных интересах.
Суммировать рассуждения о правовом режиме Каспия можно цитатой из статьи В. И. Калюжного: «Подход России к формированию нового статуса Каспийского моря гибок и прагматичен. Россия готова договариваться со всеми странами. Однако если нет возможности договориться одновременно со всеми, мы будем ориентироваться на двухсторонние договоренности. Это наша позиция. Это позиция большинства прикаспийских государств».
[править] Нефтегазовые ресурсы
Лежащая на поверхности проблема правового статуса по сравнению с другими вопросами развития этого региона может показаться детской задачкой. Ведь, как ни парадоксально, до сих пор есть серьезная проблема в определении собственно энергетической ресурсоемкости Каспийского бассейна. Только ответив на вопрос «сколько?» (нефти и газа), можно ответить на вопросы «почем?», «для кого?», «выгодно ли?». По последним данным (прозвучали на конференции «Нефть и газ Каспия», Лондон, март 2001 г.), по подсчетам Минэнерго и Минприродресурсов России, начальные суммарные ресурсы всей акватории Каспийского моря составляют 20,5 млрд т нефтяного эквивалента. Очевидно, что эти оценки, широко прозвучавшие в энергетической прессе, не первые и не последние, и, наверное, не самые точные. В любом случае, наиболее достоверные оценки колеблются в границах 1,5-3 % от общемировых ресурсов.
Другими словами, по доказанным извлекаемым запасам топлива Каспий может претендовать на замещение собой в обозримой перспективе энергетических ресурсов Северного моря и, как следствие, на получение стабильного места на рынке стран Западной Европы. Момент замещения, при сохранении ныне существующих технологий извлечения североморской нефти и при нынешних темпах разведки и добычи нефти на Каспии, может прийтись на период 2015—2025 гг.
Говоря об объемах каспийских ресурсов, следует иметь в виду и то, что еще несколько лет назад внимание было сосредоточено в основном на азербайджанском условном секторе, потом оптимистичные оценки постепенно смещались в северо-восточном направлении, и запасы Казахстана, в принципе, подтверждают этот оптимизм. Сейчас все больше внимания привлекает российский участок Каспия. Примером внимания российского бизнес-сообщества к этому направлению может служить тот факт, что год назад нефтяные компании ЮКОС и «Лукойл» и ОАО «Газпром» — три крупнейших самостоятельных игрока российского ТЭК — учредили «Каспийскую нефтяную компанию» (КНК). «Каспийская нефтяная компания» создана для поиска, разведки и разработки нефтяных и газовых месторождений в Каспийском регионе, прежде всего на шельфе Каспийского моря. Каждой из трех компаний-учредителей принадлежит по 1/3 от уставного капитала КНК. «Каспийская нефтяная компания» получила лицензии на право ведения поисково-разведочных работ на ряде перспективных участков, расположенных на мелководье Северного Каспия. Очевидно, что объединение усилий трех ведущих российских компаний принесет выгоды не только бизнесу, но будет способствовать укреплению позиций России в Каспийском регионе.
[править] Маршруты транспортировки энергоресурсов
Говоря о каспийских ресурсах, следует помнить, что наличие того или иного объема не может быть само по себе гарантией успешного включения Каспия в мировой энергетический рынок. Будущее каспийской нефти на мировом рынке окончательно определится лишь после того, как станут ясны маршруты ее транспортировки. С этих позиций стратегическое значение Каспийского региона заключается в том, что он расположен между основными сегодняшними и перспективными рынками сбыта нефти и нефтепродуктов, а также между основными сегодняшними поставщиками жидкого топлива. То есть это, с одной стороны, ставит перед Каспием высокую конкурентную планку при наличии значительного числа потенциальных возможностей, а с другой стороны, подвигает всех добытчиков и операторов энергоресурсов к поиску компромисса с потенциальными потребителями и конкурентами.
Ввод в эксплуатацию нефтепровода Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) Баку — Новороссийск2 вывел первые потоки «новой» каспийской нефти на международные рынки. Трубопровод продемонстрировал победу здравого смысла и российских интересов в создании новой транзитной инфраструктуры через свою территорию. Вместе с тем, реализация трубопровода Тенгиз — Новороссийск по-новому ставит проблему дальнейших направлений транспортировки нефти в юго-западном и западном направлениях. Эта проблема распадается на три аспекта: 1) вопрос о прохождении нефтетанкеров через Босфор; 2) вопрос о транзите через Украину; 3) обеспечение конкурентоспособности новой нефти на рынках Черноморского региона и Южной Европы.
Вместе с тем, реализация КТК ставит под серьезное сомнение строительство ОЭТ Баку — Джейхан. Понимание этого факта участниками ОЭТ вполне очевидно, именно поэтому сейчас прилагаются все усилия к тому, что бы подключить Казахстан к участию в данном проекте. Цель этих усилий состоит, прежде всего, в том, чтобы обеспечить наполнение казахстанской нефтью планируемого трубопровода, который в противном случае может оказаться нерентабельным. Так, уже заключено казахстанско-американское соглашение о финансировании исследований проблем поставок казахстанской нефти по маршруту Актау — Баку. При этом рассматриваются два варианта: строительство трубопровода по дну Каспийского моря и перевозка нефти с восточного (казахстанского) берега на западный (азербайджанский) танкерами. Многовекторный подход Казахстана к транспортировке энергоресурсов может, однако, помешать реализации этих планов. В принципе, Астана, получая предположительно высокие доходы от нефти, проходящей по КТК, может себе позволить реализацию собственных проектов, которые в отличие от Баку — Джейхан несут меньшую политическую нагрузку и менее осложнены объективными трудностями по их реализации.
Правда, и России не следует пребывать в эйфории от реализованного КТК. Показательно, например, что в интервью ИТАР-ТАСС 25 мая 2001 г. президент Казахстана заявил, что «конечно бы хотелось, чтобы нефть транспортировалась через Россию. Россия наш союзник, партнер». Однако к 2005—2010 гг., после начала разработки Кашаганского месторождения, Казахстан увеличит добычу своей нефти еще на 20-30 млн т. Это превышает пропускную способность нефтепровода и поднимает вопрос о новых путях транспортировки. «Будет ли это нефтепровод через Россию в Прибалтику, или же через Иран, или же Баку — Джейхан — это покажет время», — заметил по этому поводу Нурсултан Назарбаев. Об иранском направлении в Астане уже не просто думают, а действуют. Сформирована рабочая группа по подготовке рамочного соглашения о строительстве экспортного трубопровода Тенгиз — Узень (Западный Казахстан) — Белек (восточное побережье Каспия) — Тегеран — Кум — Исфаган — Харк (Персидский залив). По проекту протяженность такого трубопровода составит порядка 1440 км (700 км по территории Казахстана, 240 — Туркменистана и около 500 — Ирана). Поддержку проекту уже выразил итальянский нефтегазовый концерн ENI — оператор проекта разработки месторождения Кашаган. Как представляется, этот проект дает возможность создать интересный союз трех ресурсобогатых стран. Более того, схемы энергетического взаимодействия Астаны и Тегерана отрабатывались и раньше, через так называемые swap-операции, которые осуществлялись с середины 1990-х гг. и возросли в последние время.
В 2001 г. (до терактов 11 сентября) Иран не случайно попал в поле зрения традиционно осторожных и осмотрительных казахстанских руководителей. Это было связанно с изменением общеполитической ситуации вокруг этой страны, прежде всего со стороны некоторых кругов в США. Если все девяностые годы Россия и ряд стран ЕС, прежде всего Франция и Италия, нацеленные на энергетическое сотрудничество с Ираном, наталкивались на жесткое противодействие со стороны США, вплоть до угрозы применения пресловутого закона д’Амато, то новая администрация Буша вплоть до 11 сентября 2001 г. пыталась наладить отношения с Тегераном. Первым и весьма показательным шагом США в этом направлении можно считать публично высказанное и документально закрепленное пожелание Вашингтона привлечь Иран к нагорно-карабахскому урегулированию, в качестве «региональной силы». Это произошло в самом начале апреля 2001 г. на переговорах Минской группы ОБСЕ в Ки Уэсте. Символично, что здесь как бы сошлись два направления внешней политики США — с одной стороны, для Вашингтона карабахское урегулирование это императивное условие реализации Баку — Джейхан, а с другой — здесь же появляется Иран как некая новая альтернатива в американской энергетической политике.
Тогда же, в апреле 2001 г., американский Совет по международным отношениям представил доклад «Стратегические вызовы энергетической политики ХХI века», дающий, в частности, детализацию и корректировку американского видения Каспийского региона. «США не в состоянии достичь энергетической независимости», — отмечали авторы доклада и призывали к «переоценке роли энергетики во внешней политике США». Конкретно это означает «облегчение доступа к новым источникам нефти и газа», а также «устранение политических препятствий на мировых рынках энергоресурсов». «Россия и страны Каспийского бассейна, — пишут авторы, — обещают стать ключевыми поставщиками углеводородов. Вместе они обладают 27 % разведанных мировых запасов нефти». Конкретные предложения доклада в отношении Каспия касаются двух важных проблем, увязываемых вместе — «быстрое определение безопасного и экономичного маршрута экспорта каспийской нефти» и «улучшение отношений с Ираном». Более того, Совет по международным отношениям предложил рассмотреть вопрос о переориентации маршрута «основного экспортного нефтепровода». В докладе это сформулировано так: «Есть вариант уменьшения диктуемой геополитическими целями дипломатической активности в поддержку избранного ранее маршрута транспортировки каспийской нефти. Это может быть сделано в пользу доступных отдельным нефтяным компаниям безотлагательных коммерческих решений, которые обеспечили бы транспортировку ранней нефти на краткосрочную перспективу, включая экспорт нефти через территорию Ирана. Достижение упомянутых выше геополитических целей, как и определение основного экспортного маршрута, могут быть перенесены в более отдаленную перспективу следующего десятилетия».
Перед США стоят достаточно серьезные проблемы в сфере энергетики, которые не могут быть отодвинуты на второй план политическими вопросами. Это меняет место и роль России в энергопроектах США. Так, в своем официальном докладе в апреле 2001 г. Группа по разработке национальной политики в области энергетики рекомендовала президенту США отдать распоряжение госсекретарю, министрам торговли и энергетики еще больше сфокусироваться на обсуждении с Россией вопросов энергетики и создания благоприятного инвестиционного климата.
Все эти соображения, казалось бы, могут быть отвергнуты одним словом — «устарело!». Но это было бы слишком поспешное суждение. Во-первых, Администрация Дж. Буша (впрочем, как и Администрация Клинтона в последние два года его пребывания у власти1) не отличается консолидированностью и единством мнений. Более того, раздробленность и конфликтность интересов внутри Администрации столь велика, что можно выделять даже персонифицированных лидеров соперничающих групп — вице-президент Р.Чейни, госсекретарь К.Пауэлл, советник по национальной безопасности К.Райс. События 11 сентября стали, с одной стороны, консолидирующим элементом для американской элиты, а с другой — поставили целый ряд новых вопросов, провоцирующих разногласия.
Внешне кажется, что победила линия политических ястребов — Иран снова и безоговорочно был внесен в ряды стран-изгоев. Но Иран, вместе с тем, был одной из первых мусульманских стран, осудивших теракт. Именно Иран может стать дополнительным источником энергоресурсов в случае какого-либо политически мотивированного бойкота со стороны арабских стран. В долгосрочном плане Иран может стать транзитным государством тех же каспийских энергоресурсов.
С учетом этих соображений нельзя считать жесткие публичные заявления американской администрации предтечей столь же жестких и последовательных мер в отношении Тегерана. У Тегерана есть защитники, и прежде всего в самом Вашингтоне. Поставленные в «политико-энергетических» документах первых месяцев Администрации президента Дж. Буша задачи продолжают реализовываться. Так, США и Россия в мае 2002 г. дали старт энергетическому диалогу. Это явный шаг в направлении диверсификации поставок энергоносителей. «Десантирование» американцев в Центральной Азии и Грузии — это также шаг на пути к обеспечению энергопоставок из региона. Действительно, трудно оправдать их нахождение там интересами антитеррористической операции, которая не только фактически завершена, но, по большому счету, и не велась с этих территорий. Что касается Грузии, то связь между нахождением американских военных и безопасностью энергопоставок обозначается абсолютно открыто и откровенно. Широко известные факты тренировки грузинского спецназа американскими инструкторами могут рассматриваться как попытка создать дополнительный военный компонент для решения задач охраны коммуникаций. При этом здесь не надо иметь в виду только пресловутый Баку — Джейхан или планы активизации ГУУАМа.
Действительно, на июньском 2001 г. саммите этого альянса была оформлена институционализация до того неформального объединения, которая однако не вызвала серьезного энтузиазма у самих участников. Принципиальным моментом в отношении ГУУАМ является то, что на настоящий момент практически утеряна изначальная энергетическая составляющая этого альянса. ГУУАМ выстраивался под идею энерготранспортного коридора «Восток — Запад» и, в значительной степени, под реализацию проекта Евросоюза ТRАСЕCА, более известного как новый «Великий шелковый путь». Сейчас с реализацией КТК, наличием проектов Баку — Джейхан, Казахстан — Иран смысл последнего звена ГУУАМa — Украины и Молдавии — как транспортно-энергетической оси образца 1997 г. размывается. С экономической точки зрения транспортировка через возможный транс-черноморский трубопровод или танкерные перевозки оказываются заведомо невыгодными. Транспортировка же энергоресурсов исключительно из политических соображений или ради поддержания энергобаланса Молдавии или Украины пока не находит серьезных спонсоров. Более того, через расширяющийся энергодиалог с ЕС Россия может увеличить поставки своих энергоносителей на европейский рынок и без новых трубопроводов через Украину или Молдавию. В этой ситуации у изначального экономического спонсора ГУУАМа появляется интерес в модификации существующих российских маршрутов или в строительстве новых, которые также оказываются российско-ориентированными. В этой связи уже происходит постепенная двухсторонняя ревизия целей и направлений развития таких проектов, как ТRАСЕСА и ИННОГЕЙТ. Медленному затуханию ГУУАМ не поможет даже состоявшаяся институциализация этого блока.
Как представляется, эти соображения не являются тайной для участников и «спонсоров» проекта ГУУАМ. Предшествовавшие саммиту 5-6 июня 2001 г. заявления президента Грузии демонстрируют стремление к «наращиванию» энергосоставляющей альянса. Так, в широко процитированном выступлении по национальному радио Э.Шеварднадзе заявил, что новыми членами альянса могут стать Румыния и Болгария. Очевидно, что это предложение интересно не столько для самой Грузии — она уже получила свою долю транзита энергоресурсов в виде трубопровода Баку — Супса и, может быть, получит еще в случае реализации трубопровода Баку — Джейхан через ее территорию. Вместе с тем, эта идея, как ни странно, имеет позитивные для России стороны — энергопоток в Румынию и Болгарию может быть организован за счет нефти «продленного» КТК или танкерных перевозок из Новороссийска напрямую в болгарские или румынские порты. Или в украинские, если есть необходимость. В принципе, реализация проекта трубопровода «Дружба — Адрия» также выполняет эту задачу — выводит нефть на рынки Южной Европы и Балкан. В этом плане положительную роль может сыграть ЕС, который объективно заинтересован в улучшении экономической ситуации в этих наиболее проблемных странах-кандидатах на вступление в ЕС. Парадоксально, но планы, высказанные Э.Шеварднадзе, могут стать частью энергодиалога РФ — ЕС. Свою роль в корректировке использования ГУУАМ с целью обеспечения энергопоставок может сыграть и улучшение отношений с Украиной в энергетической сфере, в частности, планы формирования нефтегазового консорциума.
[править] Интересы Китая в Каспийском регионе
Китайская элита традиционно чувствительна к вопросам безопасности, в том числе в сфере энергопоставок. Уже к середине 1990-х гг. Китай обратил внимание на Каспийский регион как на политически относительно безопасный источник энергопоставок, который давал возможность снизить на будущее энергозависимость от стран Ближнего Востока. Энергопотоки Каспия могли решить также задачу более сбалансированного территориального развития Китая и несколько сместить акцент с процветающего океанского побережья в глубинные районы, прежде всего — в политически нестабильный Синьцзян-Уйгурский автономный район, где к тому времени на фоне социально-экономических проблем стала очевидной популярность политического ислама среди местного мусульманского населения.
Результатом этого стало то, что в июне 2000 г. было представлено технико-экономическое обоснование трубопровода из Западного Казахстана в Китай протяженностью 3000 км. Хотя до сих пор еще существует возможность реализации этого проекта, все больше и больше вопросов возникает относительно его рентабельности. Кроме того, произошли определенные корректировки во внутренней экономической политике Китая. Пекин пошел традиционным для него путем «постепенных шагов» и решил начать выравнивание территориального развития страны с менее депрессивных регионов северо-восточного Китая, где уже российские энергоносители могут сыграть роль стимулятора экономической активности. Еще один аспект заключается в том, что Пекин, державший определенную дистанцию от непонятного ему в начале 1990-х гг. правительства «младореформаторов», в последующие годы стал воспринимать российское руководство с большим доверием. И сейчас реальностью стали именно российские маршруты энергопоставок.
В ходе российско-китайского саммита 16-17 июля 2001 года состоялись переговоры между председателем правления ОАО «Газпром» А.Миллером и заместителем председателя Госкомитета по экономике и торговле КНР Чжан Чжиганом. Стороны подписали проект строительства газопровода протяженностью 4167 км от Синьцзян-Уйгурского автономного района на западе Китая в район Шанхая и дельты реки Янцзы с пропускной способностью до 20 млрд м3 в год. Еще большие достижения наблюдаются на нефтяном направлении энергетического сотрудничества. Так, 17 июля 2001 г. было подписано соглашение о разработке ТЭО по строительству нефтепровода из России в Китай, а также согласованы ежегодные объемы поставок по нему российской нефти на срок 25 лет. Соглашение с российской стороны подписали Министерство энергетики, ОАО «Транснефть» и нефтяная компания ЮКОС, с китайской — Госплан КНР и Китайская национальная нефтегазовая корпорация. В подписанном соглашении стороны согласовали строительство нефтепровода по маршруту Ангарск — Дацин, определили формы гарантий по поставкам нефти и согласовали объемы поставок и формулу цены. Предварительно стоимость строительства нефтепровода протяженностью 2400 км оценивается в 1,7 млрд долл. При этом китайская сторона выразила желание самостоятельно финансировать строительство китайского участка трубопровода, что показывает чрезвычайную заинтересованность Пекина в этом проекте. Завершить строительство нефтепровода предполагается в 2005 г. В том же году должна начаться его эксплуатация. На первом этапе (2005—2010 гг.) соглашение предусматривает ежегодные поставки в Китай в объеме 20 млн т, на втором этапе (2010—2030 гг.) — 30 млн т российской нефти. Другими словами, Россия пока опередила своих прикаспийских конкурентов. Однако слово «пока» здесь является принципиальной оговоркой. Хотя, кто знает… Китай, в принципе, может переварить практически любые реальные нефтепоставки. Казахстан, исходящий в своей энергетической политике из принципа многовекторности, также вряд ли откажется от китайского направления транспортировки своих энергоресурсов.
