Иосиф Сталин в первой половине 1920-х годов
Материал из Documentation.
Весной и летом 1920 года Сталин находился на юго-западном фронте. Здесь разворачивались сражения с армией генерала Врангеля, вышедшей за пределы своей основной базы, Крыма, а также ожесточенная советско-польская война. Сначала польские войска нанесли Красной армии несколько тяжелых ударов. Однако вскоре ситуация резко изменилась. Красная армия перешла в наступление и продвинулась до польской столицы Варшавы, готовясь захватить её. Большевистских вождей, начиная с Ленина, охватила эйфория. Они ждали не только победы революции в Польше, но и её распространения на другие европейские страны.[1]
13 июля 1920 года в ответ на запрос Ленина о целесообразности заключения перемирия с Польшей Сталин писал: «Польские армии совершенно разваливаются, поляки потеряли связь, управление, польские приказы вместо того, чтобы попасть по адресу, попадают все чаще в наши руки, словом, поляки переживают развал, от которого они нескоро оправятся […] Я думаю, что никогда не был империализм так слаб, как теперь, в момент поражения Польши, и никогда не были мы так сильны, как теперь, поэтому чем тверже будем вести себя, тем лучше будет и для России, и для международной революции.»[2]
Предвкушением мировой революции, если не принесенной, то подталкиваемой штыками Красной армии, проникнуты и другие заявления Сталина. 24 июля 1920 года в телеграмме Ленину, считая победу над Польшей делом решённым, Сталин предлагал «поставить вопрос об организации восстания в Италии и в таких ещё не окрепших государствах, как Венгрия, Чехия (Румынию придется разбить)». Соответствующими были и практические шаги Сталина. На вверенном ему юго-западном фронте он проявлял особую заботу о захвате важнейшего стратегического пункта города Львова. Сталин торопил руководителей Первой конной армии, призывал их к последнему решающему броску. Однако это не помогало. Львов захватить не удалось.[3]
Плохо складывались дела и на другом участке юго-западного фронта. Войска генерала Врангеля, пользуясь отвлечением сил Красной армии на польском направлении, предприняли успешные атаки за пределы Крыма. Сталин, как один из руководителей фронта, ответственный за неудачи под Львовом и в районе Крыма, слал в Москву доклады, в которых ссылался на объективные трудности и обвинял в бездействии главное командование Красной армии.[4]
Наступление в Польше захлебнулось. Красную армию постигло тяжёлое поражение. Разгром на польском фронте был вызван рядом причин. Одна из них, как часто отмечается в литературе, имела непосредственное отношение к Сталину. Считается, что ошибкой командования Красной армии было наступление в расходящихся направлениях. В частности, Первая конная армия оставалась под Львовом вместо того, чтобы поддержать войска, продвигавшиеся к Варшаве. Известно, что незадолго до поражения Красной армии решение о перемещении Первой конной армии из-под Львова на запад все-таки было принято, но не выполнено. Свою роль в этом сыграл Сталин, ц августа 1920 г. он послал главному командованию Красной армии телеграмму, в которой утверждал, что переброска конной армии вредна, поскольку она уже перешла в новое наступление на Львов. Это нужно было делать раньше, пока армия стояла в резерве, утверждал Сталин. «Я отказываюсь подписать соответствующее распоряжение», — категорически заявил он. Вряд ли этот отказ Сталина сыграл ключевую роль в поражении Красной армии в Польше. В 1920 году при разборе причин разгрома Красной армии по горячим следам претензии предъявлялись в основном командованию войск западного фронта, наступавшего на Варшаву. Однако Сталин, несомненно, проявил своеволие. Это вполне могло послужить причиной его отзыва. Через несколько дней после инцидента вокруг Первой конной армии Сталин выехал в Москву и на фронт уже не возвращался.[5]
25 августа 1920 года Сталин направил в Политбюро записку о создании военных резервов. Предложения Сталина: пополнить армию, увеличить производство военной продукции, сформировать новые соединения. В записке говорилось: «Последние успехи поляков вскрыли основной недостаток наших армий — отсутствие серьезных боевых резервов». 29 августа 1920 года он послал в Политбюро новое заявление: «Обращаю внимание ЦК на неотложность вопроса о боевых резервах республики, возбуждённого мною […] и до сего времени (29 августа) не получившего направления».[6]
Троцкий ответил разъяснением ситуации и предложил создать совет снабжения, куда приглашал войти также Сталина. 30 августа 1920 года Сталин направил в Политбюро сразу три записки. Он обвинил Троцкого в том, что тот ограничился «отпиской», и требовал усилить контроль ЦК партии над военным ведомством. Кратко и категорически Сталин отверг приглашение Троцкого: «Заявляю, что в проектируемом Троцким совете снабжения работать не смогу и, следовательно, не буду». В завершение этих ультиматумов Сталин предпринял рискованный демарш. Он потребовал создать комиссию «по обследованию условий нашего июльского наступления и августовского отступления на Западном фронте».[7]
1 сентября 1920 года на заседании Политбюро произошло решающее выяснение отношений. Основные фигуранты конфликта: Сталин, Троцкий и их арбитр Ленин — собрались в Москве. Заседание было невеселым. Значительную его часть занял вопрос о подписании мира с победившей Польшей. Предложения Сталина о резервах рассматривались под занавес и фактически не были поддержаны. В принятом решении записали: «Принять к сведению сообщение Троцкого о том, что военным ведомством принимаются меры в духе предложений Сталина». Особое совещание по снабжению армии создали без Сталина и под председательством Троцкого. Не менее обидным для Сталина было отклонение его инициативы о расследовании причин поражения в польской войне.[8]
20 сентября 1920 года пленум ЦК отправил Сталина «на Кавказ для длительной работы». Ему поручалось «урегулировать взаимоотношения с горцами», «упорядочить […] политику на Кавказе и на Востоке».[9]
Через несколько дней на IX партийной конференции произошло публичное столкновение Сталина с Лениным и Троцким. Споры и взаимные обвинения, кипевшие вокруг польской войны в недрах Политбюро, выплеснулись наружу. Ленин и Троцкий выступили на конференции против обвинений Сталина в адрес командования западного фронта и фактически командования Красной армии в целом. Ленин взял на себя значительную часть ответственности за стратегические просчеты и категорически отверг сталинское предложение об организации расследования. Троцкий напомнил, каким оптимистом был сам Сталин, когда Красная армия одерживала победы в Польше, как обещал взять Львов.[10]
23 сентября 1920 года обиженный Сталин написал в президиум партийной конференции заявление. Он категорически опроверг выпады Троцкого и Ленина. Вновь обвинил в поражении командование западного фронта (косвенно Троцкого). Заявил, что лично он, Сталин, всегда высказывался в пользу предусмотрительной и осторожной политики. «Т. Ленин, видимо, щадит командование, но я думаю, что нужно щадить дело, а не командование», — заключил Сталин свой выпад.[11]
В конце ноября 1920 года Сталин вернулся в Москву.[12]
Острая борьба, охватившая советские верхи после завершения гражданской войны, выталкивала Сталина наверх. В эпицентре стоял конфликт между Лениным и Троцким. В самом конце 1920 г. Ленин столкнулся с тем, что Троцкого поддерживала значительная часть партийных функционеров, в том числе в аппарате ЦК партии. Ленин принял бой. Опираясь на свой авторитет, а также при помощи политических манипуляций он одержал победу. На X съезде партии в начале 1921 г. сторонники Ленина получили большинство. Это предопределило выбор нового состава руководящих органов партии, из которых вывели многих приверженцев Троцкого. Сталин был среди тех, на кого Ленин опирался в своей борьбе.[13]
Кадровые перестановки, столкновения Ленина с Троцким, болезнь Ленина способствовали тому, что Сталин играл все более значительную роль в партийных делах. Формально такое положение закрепилось его избранием в начале 1922 г. генеральным секретарем ЦК РКП (б). Это была новая должность. В компетенцию генерального секретаря входило общее руководство аппаратом ЦК. Две функции заслуживают особого упоминания. Первая — формирование повесток заседаний Политбюро. Вторая — решение кадровых вопросов. От Сталина зависели карьеры многочисленных функционеров среднего уровня.[14]
При обсуждении вопроса о создании СССР Сталин предлагал все крупные республики (Украина, Белоруссия, Грузия, Азербайджан, Армения) и более мелкие национальные образования включить в состав Российской Федерации на правах автономий. Ленин высказался против плана автономизации. Он предложил объявить о создании союза формально независимых советских республик. В сентябре 1922 года Ленин разными способами, как уже бывало не раз, начал проталкивать свою программу, критикуя Сталина за торопливость. Сталин сопротивлялся, отступал с боями, обвиняя Ленина в «национальном либерализме». В итоге Сталин уступил. Он хорошо знал характер Ленина, понимал сколь значительной, несмотря на болезнь, оставалась его власть.[15]
В мае 1924 года собрался очередной съезд партии. На нём руководители партии решили объявить о «завещании» Ленина. По общему согласию это было сделано максимально щадящим для Сталина способом. Диктовки Ленина читали не на общем заседании съезда, а на собраниях отдельных делегаций. Это предопределило исход дела. Сталина вновь переизбрали генеральным секретарём.[16]
В июне 1924 года в «Правде» была опубликована речь Сталина, в которой он подвергал критике некоторые высказывания Каменева и Зиновьева. Похоже, что во время пленума ЦК в августе 1924 года демарш Сталина обсуждался в узком кругу партийных руководителей. Скорее всего, Сталин оказался в меньшинстве. Иначе трудно объяснить появление заявления Сталина об отставке от 19 августа 1924 г., экземпляр которого сохранился в его архиве. Это был примечательный документ. Сталин заявлял, что его сотрудничество с Каменевым и Зиновьевым в Политбюро после окончательного отхода Ленина от дел привело к плачевным результатам. Оно показало «невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках одной узкой коллегии». Ввиду этого Сталин просил считать его выбывшим из Политбюро и, соответственно, с поста генерального секретаря. Сталин просил о двухмесячном отпуске для лечения. После этого, писал он в заявлении, «прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-нибудь за границу на какую-нибудь невидную работу». Заявление Сталина не было распространено среди всех членов ЦК, которым оно предназначалось. Дело ограничилось рассмотрением в узкой группе «друзей» и союзников. Скорее всего, это произошло или 19 августа, в день появления заявления Сталина, или на следующий день. Есть все основания связывать рассмотрение заявления Сталина с учреждением нелегальной фракции большинства. Судя по более позднему свидетельству Зиновьева, это произошло в кулуарах пленума ЦК, который завершился 20 августа 1924 года. Группа наиболее влиятельных членов ЦК, противостоящих Троцкому, объявила себя фракцией и образовала руководящий орган — «семерку». В нее вошли все члены Политбюро, кроме Троцкого, и председатель Центральной контрольной комиссии. Фактически это было теневое Политбюро. В литературе обычно считается, что фракция большинства в ЦК и «семерка» были созданы для борьбы с Троцким. Отчасти это верно. Однако, как показывает заявление Сталина, важной задачей нового нелегального органа политического руководства было также обеспечение консолидации большинства в Политбюро, кулуарное преодоление внутренних конфликтов. «Семерка» заменила «тройку», неспособную преодолеть противоречий в своих рядах.[17]
Этот важнейший эпизод внутрипартийной борьбы отражал реальное соотношение сил в Политбюро. Сталин (очевидно, сознательно) нагнетал конфликт с Каменевым и Зиновьевым. Однако пока он не мог рассчитывать на поддержку со стороны других членов Политбюро, озабоченных сохранением единства. Заявление об отставке было очевидной пробой сил и свидетельством относительной слабости Сталина. Скандал можно рассматривать также как важный шаг на пути разрыва Сталина с Каменевым и Зиновьевым и постепенного формирования его союза с Рыковым и Бухариным. Избавившись от «тройки» и действуя в рамках «семёрки», Сталин получал большую свободу для политических маневров.[18]
Содержание |
[править] Политбюро
Из 75 заседаний Политбюро в 1920 году Сталин участвовал только в 33.[19]
31 августа 1922 года на заседании Политбюро Сталин заявил, что некоторые учреждения слишком поздно присылают материалы, подлежащие рассмотрению. Было принято решение «не ставить вопрос на Политбюро, если материалы не будут представлены до 4-х часов дня накануне заседания». Через полтора месяца это правило ужесточили. По предложению Сталина Политбюро потребовало предоставлять материалы не позже 12 часов дня накануне своего заседания. Эти сравнительно мелкие и второстепенные решения отражали определенную тенденцию. Сталин постепенно, но все более уверенно направлял деятельность партийных структур.[20]
[править] Народные комиссариаты
С наступлением мира Сталин оказался у руля двух наркоматов: по национальностям и рабоче-крестьянской инспекции. Оба не имели собственных ресурсов власти и обладали ограниченным лоббистским потенциалом.[21]
[править] Рабоче-крестьянской инспекции
Сталин был Народным комиссаром рабоче-крестьянской инспекции 24.2.1920-25.4.1922.[22]
[править] По делам национальностей
В ноябре 1921 года Сталин подал в Политбюро заявление об освобождении от должности наркома по делам национальностей. Однако отставка была отклонена.[23]
До июля 1923 года Сталин был Народным комиссаром по делам национальностей.[24]
[править] Государственного контроля
До 7 февраля 1920 года Сталин был Народным комиссаром государственного контроля.[25]
[править] Вооружённые силы
В сентябре 1923 года Пленум ЦК партии принял решение о введении в руководящие органы военного ведомства — вотчину Троцкого — новых членов, в том числе Сталина и Ворошилова. Фактически Троцкий был окружен политическими противниками в его собственном доме. Троцкий в возмущении покинул заседание пленума.[26]
[править] Внешняя политика
[править] Германия
9 августа 1923 года, в разгар переписки с Зиновьевым и Бухариным, Сталин инициировал решение Политбюро о вызове Зиновьева, Троцкого и Бухарина из отпуска в Москву для обсуждения перспектив германской революции. Все трое, естественно, ответили согласием. Встреча была назначена на 21 августа 1923 года. Собравшись в Москве 21 августа 1923 года, члены Политбюро с жаром и энтузиазмом обсуждали грядущую германскую революцию, помощь СССР и возможные ответные меры со стороны европейских держав. Все сходились во мнении, что дело идет к войне. Сталин, в целом поддержав оптимизм большинства, заявлял: «Если мы хотим действительно помочь немцам, а мы этого хотим и должны помочь, нужно нам готовиться к войне, серьезно и всесторонне, ибо дело будет идти в конце концов о существовании Советской Федерации и о судьбах мировой революции на ближайший период […] Либо революция в Германии провалится и побьют нас, либо там революция удастся, все пойдет хорошо и наше положение будет обеспечено. Другого выбора нет.»[27]
Сталин отказался поддержать Троцкого и Зиновьева, которые выступали за назначение точной даты германской революции. Нужно готовиться и ждать благоприятного момента — такой была позиция Сталина. Он предостерегал против торопливости и левизны: «О левых [левых германских коммунистах]. Они самые опасные для нас люди. Преждевременный захват заводов и пр. грозит нам огромными опасностями.» По вопросу о ненужности назначения точного срока революции Сталин оказался в одном лагере с Бухариным и Рыковым. Последний вообще выступил наиболее последовательным сторонником осторожности: «Совершенно ясно, что на карту ставится все. Мы же совершенно не готовы […] Нужно оттягивать.»[28]
[править] Экономика
Насколько можно судить по документам, Сталин не был активно вовлечён в обсуждение и решение ключевых проблем перехода к нэпу. Он, как обычно, следовал в русле политики, определяемой Лениным, был лояльным и верным соратником.[29]
[править] Внешняя торговля
По октябре-декабре 1922 года развивался конфликт в руководстве СССР вокруг вопроса о монополии внешней торговли. Большинство ЦК на пленуме 6 октября 1922 года приняло решение о некотором смягчении монополии. Отсутствовавший в Москве Ленин выступил против. Сталин, один из сторонников решения от 6 октября, отступал медленно и с оговорками. В вопросе о монополии внешней торговли Ленин демонстративно призвал в союзники опального Троцкого.[30]
[править] Отношения с людьми
[править] Владимир Ленин
В сентябре 1921 года состоялась встреча Сталина с Лениным на квартире у Сталина.[31]
Находясь в тяжёлом положении в Горках, в июне 1922 года Ленин передал в Москву рекомендацию: «Обязать через Политбюро т. Сталина один день в неделю, кроме воскресенья, целиком проводить на даче за городом». Политбюро приняло такое решение.[32]
В августе 1922 года Сталин достаточно регулярно бывал у Ленина в Горках.[33]
18 декабря 1922 года пленум ЦК партии принял решение ограничить контакты Ленина, страдавшего от нового приступа болезни: «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».[34]
21 декабря 1922 года, сразу же после принятия ленинского решения по монополии внешней торговли на пленуме ЦК, Ленин продиктовал Крупской записку для Троцкого: « […] Как будто удалось взять позицию без единого выстрела, простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление». Ленин советовал Троцкому поставить вопрос о внешней торговле на предстоящем партийном съезде, а также выступить на съезде советов. Троцкий взялся за дело и сразу же позвонил Каменеву. Каменев передал информацию Сталину. Сталин отказался выполнять указание Ленина о выступлении Троцкого на съезде советов. Более того, он позвонил Крупской и сделал ей выговор за самовольную запись и отправку письма Троцкому. Выговор, судя по всему, был достаточно грубым. Во всяком случае, таковым его сочла издерганная и нервная Крупская.[35]
Быстро осознав свою ошибку, Сталин извинился перед Крупской. Судя по воспоминаниям сестры Ленина М. И. Ульяновой, Сталин пытался помириться с Лениным. Он встретился с Ульяновой и пожаловался ей, что тяжело переживает разрыв. Однако Ленин был непримирим.[36]
24 декабря 1922 года Ленин продиктовал секретарю документ (его принято называть «Письмом к съезду»), в котором выражались опасения по поводу раскола в высшем руководстве партии. О Сталине в диктовке Ленина говорилось так: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». В новой диктовке от 4 января 1923 года Ленин был ещё более категоричен. Он предложил переместить Сталина с поста генерального секретаря, поскольку тот «слишком груб».[37]
5 марта 1923 года, собрав необходимые материалы, Ленин в очередной раз обратился с предложением о сотрудничестве к Троцкому: «Уважаемый тов. Троцкий! Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под „преследованием“ Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем наоборот. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я бы мог быть спокойным.»[38]
5 марта 1923 года Ленин продиктовал записку Сталину по поводу давнишней истории — выговора, который в декабре 1922 года Сталин сделал Крупской. Записка была резкой. Ленин угрожал разрывом отношений: «Уважаемый т. Сталин! Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать её […] Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить, что сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.»[39]
6 марта 1923 года Ленин вновь писал о грубости. Он продиктовал несколько строк для опальных грузинских большевиков, распорядившись направить копии записки Троцкому и Каменеву. Каменев выезжал в Грузию и должен был передать записку лично адресатам. «Уважаемые товарищи! — писал Ленин. — Всей душой слежу за вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь».[40]
7 марта 1923 года Сталин получил ультиматум Ленина от 5 марта 1923 года о разрыве отношений. Не затягивая, Сталин послал извинения: «Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения „отношений“ я должен „взять назад“ сказанные […] слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя „вина“ и чего, собственно, от меня хотят». В тот же день, 7 марта, Сталин отправил строго секретное письмо Орджоникидзе. Он предупреждал его, что Ленин направил противникам Орджоникидзе письмо поддержки. В связи с этим Сталин призывал к осторожности: «добиться компромисса […] естественного, добровольного».[41]
Записка грузинским большевикам оказалась последним документом, продиктованным Лениным. Через несколько дней в состоянии его здоровья произошло резкое ухудшение. Это спасло Сталина от политических затруднений. Ленин не выступил на съезде партии. Политбюро замяло «грузинский инцидент», а затем и предложение Ленина о смещении Сталина с поста генсека.[42]
[править] Григорий Зиновьев
В июле 1923 года на отдыхе в Кисловодске Г. Е. Зиновьев инициировал интригу с целью ограничить влияние Сталина и создать новые противовесы в Политбюро. В письме от 30 июля 1923 года Каменеву, который находился в Москве, Зиновьев резко обрушился на Сталина: «Если партии суждено пройти через полосу (вероятно, очень короткую) единодержавия Сталина — пусть будет так. Но прикрывать эти свинства я, по крайней мере, не намерен […] На деле нет никакой тройки [Зиновьев имел в виду себя, Каменева и Сталина], а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьёзный выход, либо полоса борьбы неминуема.»[43]
В Кисловодске Зиновьев договорился о совместных действиях с Бухариным, которого тоже обидели некоторые сталинские поступки.[44]
3 августа 1923 года, сразу после встречи с Орджоникидзе, Сталин написал Зиновьеву и Бухарину: «[…] Вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное […] Действуйте как хотите — должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все это и осудят.»[45]
[править] Публикации
Статья Сталина «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов» была напечатана в «Правде» в марте 1923 года.[46]
