Георгий Астахов в 1939 году
Материал из Documentation.
В начале 1939 года советская дипломатия жила в Берлине в состоянии изоляции. Посол Алексей Мерекалов, недавно и поспешно переквалифицировавшийся из инженера-хладобойщика в дипломата, делал лишь первые шаги в дипломатической сфере. Немецкого языка он не знал. Посольство было не полностью укомплектовано. В этой ситуации особая роль выпала Г. А. Астахову. Для чинов немецкого МИДа образованный, знающий языки Астахов был одним из лучших собеседников среди советских дипломатов. Посол Мерекалов для доверительных бесед был непригоден, впрочем, он это понимал и на важные встречи брал с собой того же Астахова. Так само собой получалось, что статс-секретарь германского МИД Эрнст фон Вайцзеккер, заместитель заведующего отделом печати Браун фон Штумм, заведующий восточно-европейской референтурой отдела экономической политики МИД Германии Карл Шнурре и даже сам Риббентроп стали постоянными «информаторами» Астахова.[1][2]
Сообщения Астахова в Москву поступали в разном виде: сначала Молотову приходила шифротелеграмма с кратким изложением беседы. Её Астахов направлял Сталину. Через несколько дней дипкурьер привозил полный текст. Его также представляли Сталину. Например, когда 30 мая Вайцзеккер сделал Астахову прямое предложение о будущем германо-советском политическом компромиссе, шифровка оказалась у Сталина уже вечером 30 мая — её текст был разослан 31 мая со сталинской резолюцией «Вне очереди» Ворошилову, Молотову, Микояну и другим. 2 июня пришёл полный текст, Молотов также представил его Сталину.[3]
6 мая Астахов пишет Молотову: «Что же касается немцев, то, не скрывая своего интереса к происшедшей перемене [назначение Молотова наркомом иностранных дел] и пытаясь преимущественно путем подбора цитат из англо-французских газет и корреспонденций из Лондона и Парижа создать впечатление о вероятности поворота нашей политики в желательном для них смысле (отход от коллективной безопасности и т. п.), они, за единичными исключениями, воздерживаются от непосредственной оценки и предпочитают ограничиваться изложением фактических данных (подчас вымышленных), подаваемых, однако, в достаточно корректной форме. Довольно прилично (для здешних условий, конечно) была дана Ваша биография в официозе „Фелькишер Беобахтер“, а также сообщение об отмене цензуры для инкоров. Обычно всякое сообщение о нас дается здесь с прибавкой грубой брани, от чего на этот раз пресса воздерживается.»[4]
17 июня состоялась беседа Астахова с приехавшим в Берлин послом Германии в СССР Шуленбургом. Астахов сделал запись их разговора: «Германия остро нуждается в сырье. <...> Советская сторона предлагает слишком мало сырья, хотя желает получить в Германии весьма ценные вещи; Шуленбург надеется, однако, что Советское правительство пойдет на уступки в этой части. <...> Молотов сказал Шуленбургу, что для успешных торговых отношений необходим политический базис, но развить и уточнить эти слова Шуленбургу не удалось. <...> Сам Шуленбург считает, что обстановка для улучшения политических отношений налицо, германское правительство также признает наличие связи между политикой и экономикой. Надо все это выяснить и уточнить. Германское правительство сделало первый шаг в виде беседы Вайцзеккера со мной, и оно рассчитывало, что Советское правительство даст на это ответ. Смысл беседы Вайцзеккера совершенно ясен: это — стремление нащупать почву для дальнейших разговоров. Все в аусамте ждут, что Вы (то есть я. — Г. А.) сообщите им этот ответ. <...> Далее Шуленбург принялся настойчиво убеждать меня в том, что обстановка для улучшения отношений созрела и дипломаты обеих стран должны содействовать успеху начавшегося процесса. Вынув из кармана запись беседы Вайцзеккера со мной, сделанную на бланках аусамта, он стал вкратце повторять сказанное мне Вайцзеккером, как бы проверяя, верно ли я все усвоил, а также добавляя и развивая сказанное Вайцзеккером. <...> Просмотрев текст беседы и прочтя некоторые выдержки из него, Шуленбург стал уверять, что германское правительство серьезно хочет улучшить отношения, но не знает, как это сделать. Оно не решается прямо ставить вопрос об этом, опасаясь нарваться на афронт, отказ, но наличие такого желания несомненно. Да оно и понятно, ведь никаких противоречий с СССР у Германии нет. С другими странами приходится говорить о территориальных, экономических и прочих претензиях. Здесь же все по существу, ясно и урегулировано. Надо лишь впрыснуть новый эликсир в то, что фактически существует. Именно таково желание германского правительства, и поэтому все в аусамте ждут ответа на вопросы, поставленные мне Вайцзеккером.»[5]
Далее Астахов писал: «Согласившись с Шуленбургом об отсутствии у нас с Германией серьезных коренных противоречий и повторив ему то, что я сказал Вайцзеккеру о совместимости идеологических противоречий с хорошими дипломатическими отношениями, я заметил лишь, что опасения германского правительства нарваться на афронт, заговорив об улучшении отношений с нами, нельзя считать обоснованными. Каково бы ни было наше отношение к конкретным вопросам, которые могут быть нам поставлены с германской стороны, Советское правительство никогда не встречает плохо инициативу к улучшению отношений, откуда бы таковая ни исходила; опасаться, что мы злоупотребим подобным эвентуальным шагом германского правительства, не следует. Мы имеем больше оснований для скептицизма, так как считаем (я привел примеры), что ухудшение отношений, последовавшее за приходом Гитлера к власти, создалось исключительно по инициативе германской стороны. Естественно поэтому, что у нас считают, что инициатива к улучшению должна исходить от Германии (все это я говорил, подчеркивая, что это лишь мои предположения, так как никаких прямых указаний у меня нет). Шуленбург сказал, что он отлично понимает мотивы, которыми могут руководствоваться у нас, недоверчиво относясь к германским намерениям улучшить отношения. Он уверял, однако, что эти намерения достаточно серьезны. С Гитлером он, правда, не видался, но долго говорил с Риббентропом, который в точности отражает настроения фюрера. Прося меня быть конфиденциальным, Шуленбург передал следующие сентенции Риббентропа: „Англии и Франции мы не боимся. У нас мощная линия укреплений, через которую мы их не пропустим. Но договориться с Россией имеет смысл“.»[6]
24 июля Карл Шнурре встретился с временным советским поверенным в делах Астаховым и завёл с ним речь о нормализации отношений с СССР. Посетовав на то, что «неоднократные попытки германской стороны заговаривать на эту тему остались без ответа», Шнурре заявил, что «налицо все данные для такого сближения». Развивая дальше эту тему, Шнурре сказал: «Если советская сторона не доверяет серьёзности германских намерений, то пусть она скажет, какие доказательства ей нужны. Противоречий между СССР и Германией нет. В Прибалтике и Румынии Германия не намерена делать ничего такого, что задевало бы интересы СССР. Антикоминтерновское соглашение? Но ведь нам должно быть ясно, что оно направлено против Англии».[7]
26 июля прошла встреча с участием Астахова в отдельном кабинете известного берлинского ресторана «Эвест». С советской стороны помимо Астахова на ней был заместитель торгпреда Бабарин, с немецкой — Карл Шнурре и молодой сотрудник экономической референтуры Вальтер Шмид. Такая «парная» структура была принята: она позволяла более полно и быстро записать содержание беседы. Длилась она более трех часов. Положение сторон было различным. Шнурре имел точные указания Риббентропа и Вайцзеккера, Астахов же — никаких. Он руководствовался лишь здравым смыслом, желая получить наиболее полное представление о немецких намерениях. Было лишь известно, что в Москве позитивно отнеслись к немецким уступкам в торгово-кредитных делах.[8]
Сперва речь шла о делах торговых. Шнурре продолжал давний торг, говоря о нехватке у Германии цветных металлов. Сам по себе торговый договор, заметил он, особой экономической ценности не имеет, и Германия стремится к нему из-за политических соображений. К их изложению он сразу перешёл.[9]
Повторив, что руководители Германии хотят «нормализировать и улучшить» отношения с СССР, «но, к сожалению, СССР на это не реагирует», Шнурре сказал: «Мы не представляем себе, чтобы СССР было выгодно встать на сторону Англии и Польши, в то время как есть полная возможность договориться с нами». Когда Астахов упомянул о немецком проникновении в Прибалтику и Румынию, Шнурре ответил: «Наша деятельность в этих странах ни в чём не нарушает ваших интересов. Впрочем, если бы дело дошло до серьёзных разговоров, то я утверждаю, что мы пошли бы целиком навстречу СССР в этих вопросах. Балтийское море, по нашему мнению, должно быть общим. Что же касается конкретно Прибалтийских стран, то мы готовы в отношении их повести себя так, как в отношении Украины. От всяких посягательств на Украину мы начисто отказались (исключая части, входившие ранее в состав Австро-Венгрии)… Ещё легче было бы договориться относительно Польши». Шнурре сказал, что главный враг Германии — Англия, не желающая вернуть бывшие немецкие колонии. С Польшей примирения быть не может, Данциг должен быть возвращён.[10][11][12]
Пересылая 26 июля записи своих разговоров со Шнурре заместителю наркома иностранных дел СССР В. П. Потёмкину, Астахов писал: «Стремление немцев улучшить отношения с нами носят достаточно упорный характер», и «если бы мы захотели, мы могли бы втянуть немцев в далеко идущие переговоры, получив от них ряд заверений по интересующим нас вопросам».[13]
28 июля Молотов направил Астахову телеграмму: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно».[14]
29 июля Молотов направил Астахову другую телеграмму: «Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение… Всякое улучшение отношений между двумя странами мы, конечно, приветствовали бы».[15][16]
2 августа Астахов встретился с Риббентропом. Астахов сделал запись их разговора. Согласно этой записи, Риббентроп говорил: «Мы считаем, что для вражды между нашими странами оснований нет. Есть одно предварительное условие, которое мы считаем необходимой предпосылкой нормализации отношений, — это взаимное невмешательство во внутренние дела. <...> Что же касается остальных вопросов, стоящих между нами, то никаких серьезных противоречий между нашими странами нет. По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Чёрного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться.»[17][18][19]
Астахов так ответил Риббентропу: «Я обещал выполнить его просьбу о передаче всего сказанного в Москву, добавив, что не сомневаюсь в том, что мое правительство готово приветствовать всякое улучшение отношений с Германией. Однако, за исключением последних недель, мы ничего, кроме враждебных заявлений, от германского правительства не слышали, сейчас как будто намечается поворот, но все же ничего определенного, конкретного, кроме общих пожеланий, мы не слышим. Между тем мне хотелось бы знать, и я думаю, это было бы интересно Москве, в каких именно формах мыслит германское правительство это улучшение отношений и имеет ли оно какие-либо конкретные предложения на этот счет.»[20]
Согласно записи Астахова, на это Риббентроп ответил, что, прежде чем говорить о чем-либо конкретно и делать конкретные предложения, он хотел бы знать, желает ли Советское правительство вести вообще какие-либо разговоры на эту тему. Если Советское правительство проявляет к этому интерес и считает подобные разговоры желательными, тогда можно подумать и о конкретных шагах, какие следует предпринять. В частности, он хотел бы остановиться и на одном конкретном вопросе. Почти полгода тому назад он дал указание германской прессе прекратить нападки на СССР. Мы, вероятно, обратили на это внимание. Позиция германской прессы в отношении СССР радикально переменилась. Однако он, Риббентроп, не имеет впечатления, чтобы позиция советской прессы изменилась соответственно в том же направлении. Он считает, что если СССР действительно хочет улучшения отношений, то это должно найти отражение в советской прессе. Кроме того, он исходит из того, что СССР не намерен вести политику, которая шла бы вразрез с жизненными интересами Германии.[21]
7 августа Молотов телеграфировал Астахову: «Считаем неподходящим при подписании торгового соглашения предложение о секретном протоколе».[22]
8 августа Астахов написал Молотову письмо, в котором, перечислив различные экономические и административные вопросы, вызывавшие разногласие между Германией и СССР, добавил: «Фраза об отсутствии противоречий „на всём протяжении от Чёрного моря до Балтийского“ может быть понята как желание договориться по всем вопросам, связанным с находящимися в этой зоне странами».[23]
11 августа Молотов направил телеграмму Астахову: «Перечень объектов, указанных в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве».[24]
19 августа Астахов был отозван в СССР.[25][26]
[править] Ссылки
[править] Примечания
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Мельтюхов М. И. Советский Союз в европейской политике осени 1938 — лета 1939 гг.
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Мельтюхов М. И. Советский Союз в европейской политике осени 1938 — лета 1939 гг.
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Мельтюхов М. И. Советский Союз в европейской политике осени 1938 — лета 1939 гг.
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Смирнов В. П. Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков
- ↑ Георгий Александрович Астахов
- ↑ Человек, без которого не было бы пакта